– Хорошо, – говорила мисс Уэйкфилд. – Это одна из наших старейших коллекций. Почти такая же старая, как я.

Эви весело рассмеялась, и мисс Уэйкфилд на секунду улыбнулась ей, прежде чем снова повернуться к Эшу.

– А теперь, молодой человек, угостите мисс Стоун чаем, как обещали.

Эш снова кивнул, на этот раз тоже улыбаясь.

– Конечно, это не оригинальный чайный павильон, – объяснила мисс Уэйкфилд. – Суфражистки предали его огню еще в 1913-м. Сожгли дотла. Местные мужчины говорили, что это странная попытка добиться права голоса. Но, как бы то ни было, они все еще говорят о ней!

Когда они прощались, Эви попросила у мисс Уэйкфилд визитку, которую пожилая женщина дала ей с видимым удовольствием. Эш не отрывал глаз от того, как Эви пробежалась измазанными чернилами пальчиками по рельефным буквам, обозначающим впечатляющую должность Элси Уэйкфилд в Кью. Они вышли из кованых ворот, оставив ее у входа в гербарий, окруженной выкрашенными белым колоннами и портиком, живо машущей им вслед.

От закусочного павильона их отделяла пятиминутная прогулка, но Эш уже достаточно хорошо знал Эви, чтобы понимать – игнорировать ее голод получится недолго. Они уселись на складные французские стулья в конце длинного фермерского стола прямо под голыми ветками нависающего дуба.

Эш заметил, что сидящая рядом компания чуть отодвинула от них стулья. Он почувствовал одновременно облегчение и легкое раздражение от того, что погрузившаяся в меню Эви не заметила этого. Эш дал официанту знак принести чайник чая, продолжая краем глаза следить за Эви.

Она казалась такой юной в своем шерстяном пальтишке и такого же цвета берете, пытающейся отогнать мысли о голоде. У нее впереди было столько всего, такие мечты. Он подумал о ее мыслях о печатном прессе, загадочном исследовании Лаудона, страсти к позабытым писательницам. Его чувства к ней – ее возможные чувства к нему – могли все это испортить. Эш снова вернулся мыслями к мисс Уэйкфилд и гербарию, которым она с таким удовольствием управляла. Вспомнив о множестве других женщин, что недавно заглянули в магазин, и их жизни – замужних, овдовевших, разведенных, всех со своим независимым доходом, – Эш осознал, что Элси Уэйкфилд может быть ближайшим образцом к повзрослевшей Эви Стоун, что он когда-либо сможет найти. Теперь он понимал, что настало время заговорить.

– Эви.

– Угу… – Она продолжила изучать длинный список кексов в меню.

– Мисс Уэйкфилд…

– Разве она не удивительная? Никогда не отдыхает по воскресеньям.

– Такая преданность работе.

Эви засмеялась.

– Не думаю, что дело в этом. Думаю, она знает, что вынуждена. В смысле, переработать мужчин.

– Но тебе нравится все время работать. – Он знающе приподнял бровь. – В конце концов, когда мы впервые встретились, ты занималась исследованиями в воскресенье.

– Как и ты.

Он не мог не улыбнуться.

– Полагаю, это так. Но я довольно одинок здесь, в Англии. А ты могла бы ездить домой в Чотон в выходной.

– Я поеду. Однажды.

– Значит, ты не собираешься возвращаться туда в ближайшее время?

Эви покачала головой.

– Мне нравится в Лондоне. Здесь как будто слепили в кучу сто деревень. Можно жить здесь вечно и так никогда и не узнать все.

– Я решил… – Эш оборвал себя, чтобы прочистить горло, когда официантка поставила между ними чайник. – Эви?

– Мм? О да. Лимонный с глазурью, пожалуйста.

– И кусок побольше, если можно, – добавил Эш официантке, которая удивила его понимающей улыбкой. – Как я говорил, я решил вернуться домой.

– О… да, конечно, как только выпьем чаю…

– Я имел в виду, вернуться домой в Индию.

Эви непонимающе подняла глаза от меню.

– Я не понимаю. В гости?

– Нет, насовсем.

– Но ты только приехал.

– Год назад.

– Это недавно.

– Мне кажется, что давно. Я приехал, чтобы стать ученым. Не продавать книги.

– Я тоже в Кембридже училась не для того, чтобы продавать книги. – Эви звонко захлопнула меню.

– Это не одно и то же.

Эви молча и с видимой обидой уставилась на него.

– Послушай. – Он раздраженно вздохнул, уверенный, что никогда не сможет объяснить ей. – Я ни о чем не жалею. Но очевидно, что я здесь не желанный гость. Со временем это становится все яснее, а я всего лишь новинка. Что будет, если я стану чем-то большим?

Она непонимающе качала головой.

– Новинка…

– Я всего лишь имею в виду, что сейчас не представляю никому угрозы. Я невидим. Этого по-прежнему недостаточно. Никогда не будет достаточно. Лучше просто уехать, чем стать кем-то, кем я не являюсь, и после этого все еще быть угрозой.

Он снова вздохнул, чувствуя беспомощность перед лицом ее молчания и обиды.

– Мне жаль, если ты не видишь в ситуации то, что вижу я. Но мой отъезд правда к лучшему – для нас обоих.

Загадка и окончательность его слов повисла в воздухе между ними, а Эш взял чайник и налил Эви чай. Она отказалась пить его или встречаться с ним взглядом. Он не стал на нее давить, требуя объяснений, но она все равно отстранилась. Он пытался принять лучшее для них обоих решение до того, как все выйдет из-под контроля. Но угрюмо сидя друг напротив друга и уже не наслаждаясь тем, что окажется их последним воскресеньем вместе в качестве сотрудников «Книг Блумсбери», Эш вдруг ощутил ужасное предчувствие, что уже слишком поздно это останавливать.

Глава тридцать пятая

Правило № 22

Персонал должен всегда оставаться на рабочем месте, кроме тех случаев, когда обратное разрешено.

Септимус Фисби, главный хранитель печатных книг Британского музея, наносил ежеквартальный визит в «Книги Блумсбери» из находящегося неподалеку офиса. С ястребиным намерением он проводил все утро за просмотром недавних приобретений Фрэнка Аллена, которые неизменно находились в ящиках для пересылки или в тревожно высоких стопках на полу. Доктор Фисби был скандально известен в своей профессии тем, что ни разу не упустил ключевое приобретение – на аукционе или по совету.

Септимус Реджинальд Фисби получил свое имя от родителей, которые этим выбором явно обозначили желание, чтобы их ребенок в своей карьере был связан с прошлым. Ради этого он с отличием по английской филологии закончил Колледж Иисуса в Кембридже бок о бок с будущим вице-мастером Кристенсоном, чье пренебрежение к академическим достижениям Эви Стоун привело ее на нынешнюю работу продавщицей в «Книгах Блумсбери».

Как и Кристенсон, доктор Фисби избежал службы на Великой войне лишь удачной нехваткой шести месяцев возраста к ее концу. Оба, однако, выпустились как раз вовремя, чтобы добиться новой кембриджской ученой степени доктора философии. Докторская диссертация Фисби, посвященная английской драматургии в целом, была написана