Шрифт:
Закладка:
– Что он ей сделал?
– Неважно, – сказал Конрауд. – Может, и ничего. А почему вы спросили? У вас есть основания полагать, что он ей что-то сделал?
– Разумеется, иначе бы вы не пришли со своими расспросами. Он ее убил?
Конрауд предпочел не отвечать. Он даже начал жалеть, что пришел сюда. В довершение всего он почувствовал легкое недомогание, возможно, по причине отвратительного запаха, который бог знает откуда пробивался.
Мужчина наклонился вперед, и в его опустошенном взгляде вдруг промелькнула искра жизни.
– Но сначала он ее изнасиловал, верно?
– Я же сказал, что это неважно.
– Значит, это он и сделал?
– Вы пытаетесь сделать такой вывод из того, что я говорю?
– Как?
– Что как?
– Как над ней надругались?
Конрауд поморщился.
– Я даже не заикнулся о том, что она подвергалась насилию, – ответил он, стараясь сохранять спокойствие. – Итак, вам известно, что это за человек? Вы можете назвать его имя? Если нет, я немедленно уйду и оставлю вас здесь помирать.
Несколько мгновений мужчина смотрел на Конрауда неподвижным взглядом, а потом откинулся на спинку кресла.
– Ну хорошо, – еле слышно сказал он. – Будь по-вашему. Простите, но я давно не принимал… гостей.
– В каком смысле «будь по-моему»?
– Расскажите мне о ее матери. – Дыхание мужчины стало ровнее. Кислородная маска лежала у него на коленях, веки медленно опустились на выцветшие глаза – казалось, что он засыпает.
– О матери девочки?
– Да. Что у нее была за жизнь?
– Она жила на Скоулавёрдюхольте, в бараке под номером 9, и работала в Национальной клинике.
– На какой должности?
– В столовой.
– В столовой, – эхом повторил мужчина. – Она была замужем?
– Сожительствовала с человеком, о котором мало что известно. У него был сын, который до сих пор жив. Его зовут Эймюндюр.
– Та женщина долго работала в клинике?
– Не знаю точно. Некоторое время работала.
– А тот хромоногий приходил к ним в барак?
– Один раз наверняка приходил, а может, и больше. Но кто же это был? Как его звали? Вам это известно?
– А насчет этого Эймюндюра что скажете?
– Бывший моряк, ходил на торговых судах. Одиночка и изверг.
– Изверг? В каком смысле?
– Сейчас он как раз сидит на нарах за рукоприкладство.
– Он что, женщин избивает?
– Да.
– Беззащитных?
– Да.
– И насилует их?
– Нет. Мне, по крайней мере, об этом неизвестно.
– А какие у него были отношения с девочкой?
– По его словам, никаких: он с ней почти не виделся.
– Он был старше ее?
– Да, ему было шестнадцать.
– И вы ему верите?
– Я уже не знаю, кому мне верить.
– А что насчет отчима?
– О нем почти ничего не известно, – покачал головой Конрауд.
– Смерть девочки расследовали?
– Да.
– И кто вел расследование?
– Некий Никюлаус.
– А, святой Николай, – просипел мужчина. – А когда мать ходила на работу в клинику, она и дочку с собой брала?
– Не знаю, но полагаю, такое случалось. А почему вы спрашиваете?
– Ей там хорошо работалось?
– Думаю, да. По крайней мере, противоречащих этому сведений у меня нет.
– Она и в ночную смену выходила?
– Понятия не имею.
– А девочка была здорова?
– Вроде да.
– А она… была половозрелая?
– Вероятно.
– В двенадцать лет?
– Доподлинно это не известно. Но Никюлаус… А почему вы назвали его святой Николай?
– Это был на редкость мерзкий тип. Продажный. Стоило дать ему на лапу, и можно было ни о чем не беспокоиться. А скажите, когда мать брала девочку с собой на работу… та не противилась? Или ей было все равно? Как она себя вела?
– Понятия не имею, – покачал головой Конрауд. Он чувствовал себя не в своей тарелке, будто оказался на допросе, однако полагал, что разумнее не игнорировать вопросы этого человека. – Я даже не уверен, что мать водила ее с собой на работу.
– А на вас, я смотрю, где сядешь, там и слезешь…
– А вы думаете, почему я оказался в этой вашей конуре? – не сдержался Конрауд. – Полагаете, что я от нечего делать заглянул к вам в гости? Мне нужна информация!
Мужчина, казалось, даже не услышал его тирады.
– Знаете, Конрауд, а я ведь помню вашего отца, – промолвил он, чуть приподняв веки. – Малоприятный был человек. Не меньше вашего. Какие у вас были отношения?
– Так вы скажете мне, кто был тот тип, который…
– Он был хорошим отцом?
Конрауд промолчал.
– Ласково со своим сыночком обходился?
– Еще раз: вам знаком тот человек, о котором я спрашиваю?
– У вас ведь и сестра младшая есть, верно?
На мгновение Конрауд подумал, что ослышался.
– Прелестница, что иногда оставалась дома вдвоем с папашей.
Конрауд расправил плечи.
– Ну все, с меня этого бреда довольно.
– Что, на больную мозоль я вам наступил? – Он опять стал задыхаться, и, ухватившись за свою маску, накрыл ей нос и рот. – Я даже как-то заходил к вам в цокольный этаж. Я вам этого не рассказывал, Конрауд?
– Заткнись!
– Ее вроде Элисабет звали, правильно? Ну чистая нимфа. А ваш папуля ее Бетой называл, верно я говорю?
– Пошел ты!
У Конрауда зачесались кулаки: он чувствовал, что если немедленно не покинет эту халупу, то набросится на ее хозяина, сорвет кислородную маску с его физиономии, засунет ее в его поганую глотку и насладится видом того, как эта тварь задохнется. Ему, конечно, требовалась информация, но не ценой того, чтобы позволять этому змею выпускать свой яд.
– Девчонка понесла, так? Поэтому она и ходила с матерью в клинику. Кто-то ее обрюхатил, так ведь?
Конрауд решительно двинулся к выходу.
– Конрауд! – попытался остановить его мужчина. – Значит, это правда? Девочка была беременна?!
Конрауд уже открывал дверь.
– Постойте же! Ответьте мне! – Мужчина поднялся из кресла. – Ну простите вы меня, Конрауд! Сболтнул лишнего! Зря я вашего отца дурным словом помянул.
Он стоял посреди комнаты, долговязый и тщедушный, полы его халата распахнулись, обнажив костлявые и бледные, как у покойника, ноги.
– Поройтесь в архивах диспансера, поищите медицинскую карточку Лютера! – попытался крикнуть он, но его голос надломился, и из горла вырвался лишь сиплый свист.
Конрауд вышел на улицу, захлопнув за собой дверь. Хозяин, продолжая что-то бормотать себе под нос, снова опустился в кресло. Потом прижал маску к лицу и принялся втягивать в себя кислород с такой жадностью, будто каждый вдох мог оказаться для него последним.
49
Конрауд вдавил педаль газа в пол, и машина резко рванула с места. Он