Я растерянно заморгала после этих слов, не зная, расценивать их, как комплимент, или чистую правду. В конце концов, я то не вижу свои глаза, когда смотрю ими на огонь! Но дядюшка Кэнт уже переключился на свои любимые блюда и его лицо стало отрешенным, а руки начали сосредоточенно перебирать какие-то приправы на столе. Я медленно ретировалась, не забыв прихватить остатки пирога, которые благополучно скончались в моем желудке ровно через пять минут.

Поскольку Анжея не было в замке и занятия откладывались, я отправилась в сад проверить любимые саженцы редких для этой местности цветов, которые посадила буквально на днях. Еще одно любимое занятие, позволявшее мне отвлечься от реальной действительности. В родном мире я чувствовала себя полезной, когда разбивала клумбы в палисаднике возле дома. В мире милорда потребность сажать цветы никуда не исчезла…

Иногда мне кажется, что более всего мы осознаем свою ненужность тогда, когда не видим плодов своего труда. Если затраченные усилия, требующие немало физических, а то и духовных сил, заканчиваются ничем и превращаются в ничто, то бессмысленно потраченное время рождает ощущение своей бесполезности. Такая усталость накапливается изо дня в день, и мы уже не в силах излечить ее ни длительным отдыхом, ни плодотворным трудом. Ненужность всего, что было когда-то сделано, давит на нас, как огромная и неподъемная плита.

Подобное чувство усталости уже посещало меня. Оно пришло слишком рано, что позволило мне переосмыслить свое собственное существование и найти новые цели в жизни. Это также дало мне понять, насколько я ошибалась в значении своей прежней работы и в ее результатах. Я не только поняла, но и в корне изменила жизненные приоритеты, придав максимальное значение тому, что приносит свою пользу и плоды, даже если я просто сажаю цветы, радующие глаз и добавляющие цветные краски окружающему миру, не позволяя ему стать серым и блеклым.

Я всегда любила цветы, и они платили мне взаимностью, ибо любое живое существо способно понимать любовь, однако не всякое существо способно ценить ее. Цветы являются исключением из этого правила, хотя и не единственным к нашему общему счастью. Иногда мне кажется, что они слишком прекрасны для обоих миров в этой Вселенной, но цветы не могут жить в космосе — они посланы человечеству для того, чтобы зарождать в наших душах любовь к красоте.

Посаженные в саду милорда цветы не разочаровали меня. Все, как один, они подняли свои прекрасные головки уже распустившихся бутонов, и их лепестки горели под лучами солнца ярким красным пламенем. Цветы были похожи на земные маки, но их лепестки пронизывал тончайший узор из белых и желтых линий. Лепестков было больше, чем у маков, а стебли и листья зеленее и пушистее — эдакое махровое огненно-алое чудо по имени Инэль.

Я присела рядом с клумбой на траву, размышляя над тем, не посадить ли между рядов инэли желтые нэмлии, похожие на альпийские фиалки, но меня оторвал от работы Анжей.

— Ваши цветы очень красивы! — Он подошел так неслышно, что я вздрогнула от неожиданности. — В своем мире вы тоже сажали цветы, Лиина?

— Очень часто, особенно в детстве, сейчас уже слишком далеком, чтобы помнить, но я много работала на земле!

Мое детство казалось мне прекрасным сном и я хорошо помнила, какие цветы и деревья росли под окнами моего дома.

Анжей внимательно посмотрел на меня, а затем на цветы:

— Вы сожалеете, что оно прошло?

Мне почему-то не хотелось ему отвечать. После вчерашних событий и слов дядюшки Кэнта о грозящей Анжею смерти, если что-то случится со мною, я впервые задумалась об ответственности за его жизнь. И говорить с ним о детстве, когда я и «спасибо» ему не сказала, показалось мне неправильным. Я просто ответила, что искренне сожалею о том, что мое детство закончилось.

Даже сейчас я сожалею об этом ничуть не меньше. Я помню свое детство и тоскую по нему, и не могу избавиться от желания вернуться в него хотя бы на час. Солнце в моем детстве светило ярче, пирожные были вкуснее, вода в реке теплее и никогда не покидало чувство абсолютной безопасности. Мое будущее не казалось мне страшным и ужасным. Страх и Ужас были в моем детстве всего лишь космическими телами.

Чувство страха появилось потом, когда я повзрослела и потеряла умение радоваться праздникам, гордиться своей принадлежностью к чему-то важному, любить окружающих меня людей. И вовсе не потому, что стала циником, а потому, что изменившийся мир потребовал перемен. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Жаль, что эти слова так и не остались словами. В любом случае мне хотелось бы повзрослеть и поумнеть, не ступая при этом босыми стопами по битому стеклу и раскаленным углям. В моем детстве не было боли, поэтому я так тосковала о нем.

Но Анжею вовсе необязательно было об этом знать, и я захотела прервать нашу беседу о моем детстве:

— Похоже, вы пришли не за моими воспоминаниями о детстве?

— Простите, принцесса, — его виноватый кивок был в лучших традициях старого мира. — Я хотел сообщить, что милорд вернулся и хочет вас видеть. Если дословно, то немедленно!

Теперь настала моя очередь растеряться. Мой рабочий комбинезон был удобен для работы в саду, но не для появления перед милордом — мистером Совершенство. Его элегантный внешний вид, вечный и абсолютный порядок в одежде всегда держали меня в напряжении. Лично мне не удавалось выглядеть безупречной больше десяти минут с момента облачения в любой из моих нарядов — парадных или повседневных. А уж выглядеть принцессой, копаясь в земле, думаю, не удавалось еще никому. Но я знала, что для милорда внешний вид — собственный или чей-то, всегда имел значение, ибо не только указывал на принадлежность к сословию, но и давал определенные подсказки в отношении характера человека.

Милорд был тонким психологом и нередко делился со мной своими впечатлениями. И самое удивительное было в том, что он никогда не ошибался, предугадывая дальнейшие действия своего оппонента или сторонника. И несмотря на мое явное пренебрежение собственным внешним видом, — не то, чтобы я не мылась или не чистила зубы, а просто предпочитала удобную одежду, он никогда не критиковал мой собственный выбор.

Для милорда одежда была разгадкой и даже подсказкой, а для меня одежда была барьером — барьером моей плоти, отделяющим меня от всего остального мира, особенно от милорда. Она поддерживала расстояние между