хотели, чтобы ты на полонез вышел с дочкой Медведчука. Так что, это ещё версия лайт. — С этой жопастой? Ветер, серьёзно? — Не отвлекайся! Так что там с доктором и стихами? — Ну вот, значит, я как дебил стою рядом с Алусей. Она стонет. А я стих читаю. А доктор мне говорит, чтобы я громче читал и с выражением. — А ты? — не выдержала тётя Вера. — А я, мам, начал громче. А оно короткое. Доктор говорит, давай ещё раз. И я читал. — Сколько раз? — уже давился от хохота Ветров. — Семь! Хватит ржать, Ветер! Семь долбаных раз. Я ж не могу признаться, что других стихов не знаю. — Как, сыночек? А "Я помню чудное мгновенье.."? — Мам, я там забыл, как меня зовут. Не то что Пушкина. Доктор ржёт. Алуська хихикает уже. Акушерка старается не хохотать. А я, клоун, их значит развлекаю. Но смотрю, Алусе не так больно. Я б читал, сколько надо. И тут они говорят: "Пошли рожать". А я не понял, а до этого это что было такое? Пошли в другое помещение. Там мне уже не до стихов было. Я чуть лёгкие не порвал, когда мы дышали, как нам велели. И тут доктор говорит: "Вы, папа, смотрю, Михаила Юрьевича очень любите. Он, кстати, мой тёзка. Я тоже Михаил Юрьевич." И вот прям в этот момент нам сына показывают. Смотрю, глазами хлопаю. Медсестра уже ко мне с нашатырем стала подкрадываться. У них там слабосильные папаши, оказывается, в обмороки валятся.

— Наш то самый лучший, да, сыночек? — тётя Валя не сводила глаз с первой фотографии внука, — Вот отец, жаль, не дожил. — Про отца, мам…. У меня в тот момент в голове голос его звучал, вот будто он рядом: "Юрий, ты мужик, а не тряпка". Он, помнишь, всегда так говорил, когда я тут сопли распускал. — Он очень тобой гордился, — утерла слезы Юрина мама. — Ну вот… Я и подумал. Вернее, Алуся сказала: "Может, Михаилом?". Мы ж всё выбрать не могли. Решили, посмотрим на ребёнка и решим. Так что решили. Михаил Юрьевич Бодровский. — Отлично звучит! За наследника твоего, брат!

Катя почувствовала, как руки Вадима подхватили её и понесли куда-то. Утром она очнулась в кольце его рук, крепко прижатая спиной к животу Вадима. Рассказ Юрки про роды сильно впечатлил. Так, что заныло всё внутри. Это она ещё Аллочкину версию не слышала. Просьба Ветрова о присутствии на родах теперь виделась очень разумным решением.

Глава 100

100.

Всё время до выписки из роддома Аллочки с сыном Юрка вместе с Вадимом и Катей покупали всё нужное малышу.

Катерина буквально висела на связи с Лёлей. Всё-таки Сонечка совсем ещё маленькая. Опыт недавний. Да и сама Катя отлично помнила, как из роддома приносили младших. Она насилу уговорила Бодровского не звать на выписку большую толпу домой.

— Ты понимаешь, она только родила. Еле ходит. Сидеть долго тяжело. Кушать всё подряд нельзя. А ты устроишь застолье, где она ещё подорвется накрывать и посуду мыть. Позови к роддому. А потом уже на крестины. И Миша побольше будет. И Аллочка в себя придёт.

Жить у Бодровских было очень неудобно. Комната проходная. Чужая ванная. В гостях у друзей хорошо, но у них свои дела и заботы. Катя жалобно посмотрела на Вадима первым же утром. Тот кивнул. — Сейчас решим. Не переживай.

Забронировать отель прямо на Гороховой, ровно на том перекрёстке, где он поймал Катю, показалось Вадиму отличной идеей. Да и из центра ближе до всего, что им нужно, чем с Юркиной окраины.

Когда такси остановилось у парадного, Катя глазам своим её поверила. Снова это волшебное место. Кажется, её любимый перекрёсток в Петербурге.

Юрке и тёте Вале отъезд в гостиницу Вадим объяснил просто. Они не хотят мешать приводить квартиру в порядок к приезду Аллочки с малышом.

Ветров был рад за друга и его семью. Готов помогать во всем. Но у него теперь своя семья и свои обязанности.

После беготни по детским магазинам голова и ноги одинаково гудели. Если бы не Катя и его будущая тёща, фиг бы они столько успели, да ещё так эффективно. Купили даже какой-то расчудесный горшок в виде машинки. Какие-то бутылочки и соски. Автокресло. И милейший комбинезон с ушками.

Во всех этих магазинах с крошечными, будто на куклу, вещами, Ветров чувствовал себя странно. Но его проводил в восторг то, как Катя выбирает детские вещи. Со знанием дела. Ответственно. Тормозить фантазию было всё сложнее. Вадим торжественно пообещал себе, что своим детям он точно купит всё заранее.

Пока Бодровский сайгаком поскакал к своим в роддом, Вадим с Катей в четыре руки собрали кроватку. Получили в награду тетьвалиных сырников с чаем. И отбыли в отель с чистой совестью.

Вечером вышли прогуляться. В крохотном обувном магазинчике недалеко от Красного моста Катя увидела туфли. Изящнее не придумать. Удобнее и не представить. Особенно учитывая приличный каблук. Вадим чувствовал себя практически принцем перед своей невестой. Стоя на одном колене, он надел на неё туфельки. Она покрутилась перед зеркалом. Было видно, как глаза загорелись.

Хозяйка магазинчика смотрела на ребят с умилением. Редко, очень редко она видит здесь такие пары. Буквально год или два назад были одни с такими же счастливыми лицами. Но у тех было четверо детей. Это она запомнила. А эти явно купили туфли к свадьбе.

Лёжа уже ночью на мягкой широкой кровати, разглядывая бегущие друг за другом тени на высоченном потолке с лепниной, не могли уснуть. Впечатлений было много. — Вадюш, ты чего не спишь? — Катя влезла под бок к Вадиму. — Думаю. Какие стихи я бы читал. — И какие? — Ну, не знаю… Например: Бегут по морю голубомуБарашки белые, резвясь…Ты медленно подходишь к дому, Полугрустя, полусмеясь…

Улыбка, бледно розовея, Слетают с уст, как мотылек…Ты цепенеешь, морефея, И взгляд твой близок и далек…

Ты видишь остров, дальний остров, И паруса, и челноки, И ты молчишь легко и просто, И вот — крыло из-под руки!..

Не улетай, прими истому: Вступи со мной в земную связь…Бегут по морю голубомуБарашки белые, резвясь…

— Ого! Северянин? Серьёзно?

— Ну, или это: В напрасных поисках за нейЯ исследил земные тропыОт Гималайских ступенейДо древних пристаней Европы. Она забытый сон веков, В ней несвершенные надежды. Я шорох знал ее шаговИ шелест чувствовал одежды. Тревожа древний сон могил, Я поднимал киркою плиты…Ее искал, ее любил В чертахМикенской Афродиты. Пред нею падал я во прах, Целуя