сорок или пятьдесят лет, и она станет такой же могущественной, как любая другая страна в мире. Пока же Соединенным Штатам необходимо было поддерживать свой кредит и процветание за счет торговли с Великобританией. Когда весной 1794 года действия Великобритании поставили под угрозу эти отношения, федералисты приготовились к войне, но, осознавая слабость Америки, надеялись на переговоры.

Федералисты предлагали собрать от пятнадцати до двадцати тысяч солдат, укрепить оборону гаваней и создать военно-морские силы. Республиканцы выступили против этих военных мер, которые казались частью заговора федералистов по укреплению исполнительной власти за счет свободы народа. Разве не предупреждал Мэдисон в своем эссе "Гельвидий", что война - это "истинная кормилица исполнительной власти"? "На войне, - говорил он, - открываются государственные сокровища, и именно исполнительная власть должна их раздавать. Во время войны умножаются почести и вознаграждения, которыми пользуются чиновники, и именно исполнительная власть оказывает им покровительство. Наконец, именно на войне собираются лавры, и именно исполнительная власть должна их окружать".57

Страх перед тем, как война может изменить республиканское правительство, был основой мышления республиканцев. Джеймс Монро считал, что военные меры федералистов были направлены на создание военного истеблишмента, который подавил бы республиканскую оппозицию правительству, и поэтому представляли собой гораздо большую опасность для общественной свободы, "чем любая угроза, исходящая сейчас от Британии".58 Если Америке приходилось воевать, республиканцы предпочитали делать это с помощью каперов и ополчения.

Новость о том, что Великобритания изменила свою политику и прекратила массовый захват американских судов в Вест-Индии, ослабила кризис и дала федералистам возможность попробовать провести переговоры. Вашингтон воспользовался очевидным изменением британской позиции и назначил верховного судью Джона Джея специальным посланником в Великобритании, чтобы предотвратить войну. Это был один из самых смелых поступков Вашингтона на посту президента.

Республиканцы были возмущены назначением Джея и возможностью заключения договора путем переговоров. Они считали, что федералисты замышляют опровергнуть народную волю Палаты представителей, используя договорные полномочия президента и Сената для урегулирования британского кризиса. Но они предсказывали, что федералистам не удастся избежать этой уловки. Не только "демократические общества... начали открывать свои батареи по этому поводу", но, как сказал Мэдисон Джефферсону 11 мая 1794 года, большинство американцев также были в ярости. По его словам, реакция на назначение Джея стала "самым сильным ударом, который когда-либо наносила популярность президента".59

Однако спустя всего две недели Мэдисон стонал Джефферсону, ушедшему в отставку с поста государственного секретаря в конце 1793 года, что все попытки республиканцев напасть на Британию "через ее торговлю" потерпели поражение и что политика президента "молить о мире и, в условиях неуверенности в успехе, готовиться к войне с помощью налогов и войск" принесла свои плоды. На самом деле Мэдисон теперь яснее, чем когда-либо прежде, видел, что президентство является главным источником правительственной власти. "Влияние исполнительной власти на события, ее использование и общественное доверие к президенту, - говорил он Джефферсону, - перекрывают все усилия республиканцев". Все его коллеги-республиканцы в Конгрессе были озадачены и встревожены.60

Вспыхнувшее летом 1794 года восстание виски только усугубило опасения республиканцев по поводу усиления исполнительной власти. По словам Мэдисона, в Филадельфии "активно говорили о необходимости создания постоянной армии для исполнения законов". Он "не сомневался, что во время сессии [Конгресса], при благоприятном стечении обстоятельств, такая попытка будет предпринята всерьез". Но он признал, что президент, скорее всего, не пойдет на такой шаг.61

Если подавление восстания виски укрепило популярность администрации Вашингтона, то договор, который Джей привез в Соединенные Штаты в 1795 году, имел обратный эффект. Он активизировал Республиканскую партию и поначалу настроил большую часть страны против федералистов. В договоре Британия согласилась эвакуировать северо-западные посты, открыть британскую Вест-Индию для американской торговли кораблями малого тоннажа, которые не могли легко и выгодно переплыть Атлантику (но ценой запрета на реэкспорт американцами некоторых тропических продуктов, включая хлопок), и создать совместные арбитражные комиссии для урегулирования нерешенных вопросов о довоенных долгах, границах и компенсации за незаконный захват товаров военно-морскими силами.

Хотя договор не заставлял американцев прямо отказаться от принципов свободы моря и нейтральных прав, которые они поддерживали с 1776 года, - идеи свободных кораблей, свободных товаров и узкого определения контрабанды, - он делал это неявно. (Джей, например, согласился разрешить англичанам конфисковывать вражеское продовольствие в качестве контрабанды). Хотя в договоре было заявлено, что ни одно из его положений не должно нарушать ранее заключенные договоры, отказ от давних либеральных принципов нейтральных прав выглядел предательством франко-американского союза 1778 года, в котором эти либеральные принципы были особо признаны. Договор не только молчаливо признавал британские представления о нейтральных правах, но и запрещал Соединенным Штатам в течение десяти лет дискриминировать британскую торговлю, тем самым отказываясь от единственного большого оружия, на которое рассчитывали республиканцы, чтобы ослабить власть бывшей материнской страны над американской торговлей и обществом.

Республиканцы выступили против договора еще до того, как узнали о его условиях. Сама мысль о том, что Соединенные Штаты могут установить какие-либо дружественные связи с Великобританией, вызывала отвращение у республиканцев, которые считали, что все, что благоприятствует британской монархии, обязательно подрывает дело французской революции. Некоторые республиканцы даже предполагали, что чем более благоприятным будет договор, тем хуже он будет для республиканской партии.

Условия договора держались в секрете в течение нескольких месяцев, пока Сенат рассматривал его. Выбросив статью, ограничивающую американскую торговлю с британской Вест-Индией (с расчетом на то, что ее можно будет пересмотреть), Сенат 24 июня 1795 года ратифицировал договор большинством в две трети голосов. Принятие договора теперь зависело от Вашингтона.

Когда условия договора преждевременно просочились в прессу, страна пришла в ярость. Джея сжигали в чучелах в Филадельфии, Нью-Йорке, Бостоне и Лексингтоне, штат Кентукки; в Чарльстоне публичный палач сжег копии договора. Гамильтона закидали камнями в Нью-Йорке, когда он попытался выступить в поддержку договора. Петиции и резолюции от каждого штата наводнили президента, все они умоляли и даже требовали, чтобы он отказался подписать договор. Когда резолюции некоторых штатов даже угрожали сецессией, Вашингтон выразил беспокойство по поводу возможности "разделения Союза на Северный и Южный".62 Хотя федералисты пытались сравняться с республиканцами в организации собраний и петиций, они были наиболее эффективны в прессе, а сам Гамильтон стал, по словам Джефферсона, "хозяином в себе" и "колоссом для антиреспубликанской партии".63

Вашингтон рассматривал растущую народную оппозицию как еще одну причину подписать договор и положить конец этим угрозам его правительству. В свете восстания виски, распространения демократическо-республиканских обществ и участившихся нападок на него лично Вашингтон мог только сделать вывод, что дело не только в договоре с Британией. Казалось, на карту поставлено будущее упорядоченного общества в Соединенных Штатах. Когда Вашингтон узнал, что его новый государственный секретарь