— Открой и увидишь, — всучив ей в руки розовую коробку с ярко-красным бантом, я таинственно улыбаюсь.

Она нерешительно рассматривает упакованный в подарочную бумагу подарок со всех сторон. Догадаться, что внутри, нереально. Поэтому я терпеливо жду, когда Варя осмелится вскрыть мой сюрприз с восьмилетней выдержкой. Очень надеюсь, что его моли не съели… Упаковка в нескольких местах повредилась за столько-то лет.

— Хм-м, выглядит немного потертым, — озадаченно нахмурившись, замечает Варя.

— Так и есть. Я привез его тебе из Парижа… — она в изумлении округляет глаза, а я, сделав эффектную паузу, продолжаю нагнетать интригу: — Но так и не подарил, потому что одна гордая трусливая Золушка сбежала от меня к другому принцу.

— То есть… — сбивчиво бормочет она и робко тянет красную ленту. — Он тут с тех пор?

— Ага, — сияя улыбкой, киваю я.

Потеряв терпение, Варя разрывает оберточную бумагу, а затем и саму коробку. Вытряхнув на постель содержимое, она замирает на секунду, а затем срывается на гомерический хохот.

— Это… трусы? Ты… Ты… Ты больной, Красавин! — выдавливает Варька сквозь смех, вытирая выступившие слезы. — Вике значит, золото и брильянты, а мне — трусы? Мог хотя бы духи привезти! — глотая слова, она хватается за живот, тщетно пытаясь успокоиться.

Теперь мы оба ржем, как невменяемые. Черт, я ведь и правда не смотрел на выбор подарка под таким углом. Снова облажался? Или…

— Блин, они такие классные, — насмеявшись до колик, выносит она свой вердикт, любовно перебирая трусишки со скалящимися кошаками. — Я одену? — вопросительно смотрит на меня, и не дождавшись ответа, натягивает одни на свою божественно сексуальную задницу.

— Вообще-то ради этого все и задумывалось. Сначала надеть, потом снять. И так десять раз подряд, — похабно ухмыляюсь я, пожирая взглядом кошачью морду на ее лобке, но тут же одергиваю себя от грязных фантазий, вспомнив, что еще кое-что задолжал своей сбежавшей Золушке.

— Десять? — снова смеется Варька, демонстративно вытягивая запястье с часами. — Время видел, Красавин? Один раз и точка!

Пока Варька готовится к последнему на сегодня спаррингу, я тянусь к прикроватной тумбочке и с триумфальной улыбкой достаю оттуда… лабутен. Тот самый, который Варя так и не забрала, убегая от меня в ночи с чемоданами на перевес.

Она меняется в лице, от дурашливого настроя не остается и следа. Полные губы подрагивают, в глазах собираются слезы, прозрачными ручейкам стекая по щекам.

— Это… — ее голос срывается. Варька неверяще качает головой и надрывно всхлипывает.

— Да, — киваю я, бережно поднимая ее маленькую ступню и примеряя не хрустальную туфельку. — Идеально, — заключаю севшим голосом и, склонив голову, целую тонкую лодыжку. — Ты — настоящая Золушка, Варь, — выпрямившись, я беру в ладони ее зареванное лицо. Целую соленые от слез губы и тихо шепчу: — Прости, что я так долго тебя искал.

Глава 18

Варвара

— Ты какая-то другая, — задумчиво замечает Грызлова, пожёвывая трубочку, торчащую из коктейля. — Выглядишь просто отпад. Посвежела, расцвела. К косметологу сходила или постриглась?

— Ни то, ни другое. — проглотив кусочек тирамису, непринужденно отвечаю я. — Выспалась первый раз за неделю. Вот и весь секрет.

— Без мужа не спится или работаешь допоздна? — окинув меня пристальным взглядом, интересуется подруга.

— Второе, Марин, — отвожу глаза, чтобы она ненароком не считала в них блядский блеск.

Иногда мне кажется, что на моем лице огромными буквами написано: «изменяю мужу», и любой, кто присмотрится ко мне повнимательней, дословно это прочтет.

— Когда, кстати, его выписывают?

Прозвучавший вопрос заставляет меня напрячься. Сладость во рту начинает горчить, сердце тревожно заходится в груди, но глазастая Маринка списывает мою реакцию на беспокойство за Влада.

— Не переживай, Варюх. Подлечат твоего профессора и будет как новенький, — сердобольным тоном утешает Грызлова.

Блин, если бы она только знала, кто в действительности заполонил все мои мысли. Даже не сомневаюсь, что Маринка на радостях трубила бы эту злачную сплетню на каждом шагу. Уже завтра о моем леваке знали бы все общие знакомые. Ну и муж, разумеется. Он — в первую очередь.

— Я в порядке, Марин. Владу гораздо лучше. На следующей неделе отпустят домой, — говорю я, а у самой внутренности сжимаются.

Одно дело — навещать мужа в больнице, изображая в течение получаса заботливую жену. Совсем другое — оказаться с ним наедине в стенах нашей спальни и разыгрывать тот же спектакль двадцать четыре на семь, а об исполнении супружеского долга сейчас даже подумать страшно.

Перед глазами короткими вспышками воскресают флешбеки четырёхдневной давности. Мое первое падение в обжигающе-греховные объятия искусителя Красавина. Тело горело и плавилось в его руках, все табу и сомнения обратились в прах. Я не помню, как ехала домой. Голова была пустой, а от эмоций бомбило так, что дрожали и немели пальцы, крепко сжимающие руль. Рациональная часть меня билась в агонии, и умирала от стыда, а другая — эгоистичная и жадная задыхалась от восторга и требовала развернуться назад…

— Кто сейчас с моим крестником? Твои или Грудинины? — напоминает о своем присутствии Грызлова.

Блин, как же сложно с ней стало общаться. Я физически чувствую, исходящую от нее черную зависть, как бы она не пыталась скрыть свое лицемерие под фальшивыми улыбками. Тем не менее инициатором сегодняшних посиделок в кафе была именно я. Если продолжу ее игнорировать, то Маринкино неуемное любопытство может перейти в гиперактивную стадию. Учитывая, что один раз я уже соврала матери, прикрыв позднее возвращение встречей с Мариной, эта ложь может рано или поздно выстрелить. Поэтому я здесь. Вряд ли кто-то станет высчитывать дни недели, даже если Грызлова что-то ляпнет по неосторожности.

Вопрос в другом — как долго я смогу вытягивать двойную жизнь? Сейчас мои силы питает взрывная эйфория, и она же заглушает совесть. Но что будет, когда Влад вернется домой, и я окажусь лицом к лицу со своим предательством?

Боже, как же легко быть мудрыми и правильными задним числом или просчитывая обозримое будущее. И как невыносимо сложно удержать равновесие, балансируя на самом краю… Хотя, я давно уже перешагнула точку невозврата и пресловутый край остался где-то там… над головой.

Я сорвалась, послала к дьяволу все свои железобетонные принципы и ни о чем (чтоб белобрысому мудаку круглосуточно икалось), совершенно ни о чем не жалею.

Вот и как прикажете жить дальше?

Кто я теперь?

Падшая женщина? Аморальная, беспринципная изменщица? Ужасная мать и гулящая жена?

Но почему тогда внутри все так дрожит от запретного эгоистичного счастья, обволакивающего