— А что я, теть, мешаю кому-то?

Когда я вошел во двор спортивной школы, увидел на ступеньках странного посетителя. Паренек лет семнадцати, одетый в черные брюки-клешь, кеды и клетчатую рубашку на нательную майку, терся у входа в школу. Вытянуты черты лица и длинноватый нос придавали ему хитроватый, я бы даже сказал, лихой вид. Паренек, покуривая папиросу, залихватски сдвинул свою кепку-пирожок на лоб.

Был он весь какой-то вертлявый, постоянно двигающийся. Сунув руки в карманы, он улыбался уборщице и заискивающе заглядывал ей в глаза.

— Че тебе надо? У нас тут, вообще-то, дети ходят! А ты куришь!

— Теть, я бросаю, — заулыбался он еще шире, взял папиросу из губ, плюнул на нее и сунул за ухо. — И вообще. Я, может быть, заниматься хочу! На футбол пойти! Где у вас тут тренер, какой-нибудь?

— Староват ты для футболу. У нас тут детишек только до шестнадцати лет принимают.

— А мне четырнадцать!

Я как ни в чем не бывало, прошел к входу в школу. Парень, увидев меня, почему-то тут же переменился в лице: улыбка его исчезла, будто ее и не было. Некрасиво изогнув губы, он с прищуром уставился на меня.

— Что, Сталина Геннадьевна? — Спросил я, заскочив на крыльцо. — Докучает?

Парень ссутулился. Стал похожим на грифа, высматривающего какую-нибудь падаль.

— Разбегались тут хулиганы, Вова, — причитая, Сталина Геннадьевна вернула тряпку в пустое ведро. Потом обратилась к парню: — Иди вон, за гаражами воробьев гоняй!

— Ну че вы так сразу? — Кивнул он уже как-то хмуро. — Я, мож, и правда, заниматься! Я, мож хочу спортсменом стать!

Парню можно было отдать должное. Упорный он был, как клоп. А самое главное: чего он тут забыл? Обычный хулиган, дворовый парень. Ему бы у подъезда на гитаре тренькать, а не у спортивной школы околачиваться.

— Чего ты к Сталине Геннадьевне пристал? — Спросил я.

— А не твое дело, малой, — нахмурил светлые брови парень.

— Говорит, хочет заниматься.

— Заниматься? — Я наградил паренька снисходительной улыбкой. — Слышал, футболом? Так давай я тебе тренера позову. Он сейчас у себя. Только что футболистов отпустил.

Вертлявый притих и помрачнел.

— Да уж сам как-нибудь разберусь, — проворчал он.

— Ну-ну. Разбиральщик, — усмехнулся я в ответ.

Не сказав больше ни слова, он сильнее ссутулился, глубже спрятал руки в карманы и направился на выход.

— Вот уж привязался, — пробурчала Сталина Геннадьевна, провожая его взглядом. — Я таких прохвостов знаю. Отвернешься, а он уже что-нибудь свиснет из школы. Причем потехи ради.

— Если вернется, скажите мне. Я ребят попрошу, мы его быстро отвадим, раз он такой приставучий.

Сталина Геннадьевна слегка улыбнулась, и я даже удивился этому. Не так часто можно было видеть, как суровое лицо этой женщины выражает что-либо кроме упрямой строгости.

— Хорошо, Вова. Спасибо, — сказала она потеплевшим голосом.

Я приехал в спротшколу на автобусе. Константин Викторович должен был задержаться минут на двадцать. У него была встреча с Иващенко. Сегодня я узнаю, попался ли Гришковец на нашу уловку. Если да, то самая простая часть плана прошла успешно. Однако впереди оставалась вторая, самая сложная его половина.

Когда я переоделся и вошел в спортзал, ребята Рыкова уже размялись и мало по мало приступали к тренировкам. Сам Рыков, одаривший меня суровым взглядом, стоял у стены, скрестив руки на груди.

Рыков после соревнований стал злым и нервным. Часто срывался на ребят, кричал за малейшую оплошность в упражнении.

— Рыков после соревнований как с цепи сорвался, — тихо обсуждал его Тёма с лопоухим Матвеем, отдыхая между подходами. — Только чуть что не так, сразу кричит как сумасшедший.

— Ага, — буркнул ему Матвей в ответ. — Уже бывает страшно к штанге подойти. Раньше он таким не был

— А чего вы терпите к себе такое отношение? — Спросил я, сидя рядом с ними на лавке. — Переведитесь к дяде Косте.

Парни переглянулись.

— Да как-то неудобно, — помялся Матвей. — Мы ж к Рыкову записывались. А если перейдем, он на нас закусит.

Артемий благоразумно ничего не ответил, а только задумчиво уставился взглядом в пол меж своими протянутыми ногами.

— Ну и что теперь? — Спросил я. — Всю жизнь его бояться, что ли?

— Чего расселись⁈ — Крикну Рыков. — Ну-ка встать! Между подходами у нас не сидят!

Парни обреченно поднялись с лавки. Лениво пошли прогуливаться по залу. Рыков же остановил на мне взгляд. Сделал он это лишь на краткое мгновение. Но я успел заметить, сколько в этом взгляде было неприязни.

Константин Викторович пришел через пять минут.

— Размялся? — Спросил он, расстегивая олимпийку спортивного костюма.

— Ага. Ну чего там, с Иващенко и Гришковцом? — Спросил я вполголоса.

Константин Викторович улыбнулся.

— Клюнул, — сказал он. — Согласился. Максим наплел ему в три короба, что на ближайшем первенстве Машиностроителя один его знакомый спортсмен хочет первое место. Что у него там один единственный конкурент-тяжеловес, и надо ему кровь износу его в двоеборье обойти, что б в сборную края взяли, — тренер понизил голос. — Передачу денег назначили на двадцать седьмое число.

— Очень хорошо, — улыбнулся я. — Значит, осталось у нас теперь самое сложное.

Константин Викторович покивал.

— Председателя завтра можно будет, часа в три в конторе найти, — сказал он. — Только придется нам самим с ним разговаривать.

— Верно, — я надел и затянул гимнастический пояс. — Если друг ваш пойдет к председателю сам, Гришковец может что-нибудь заподозрить, и дать отворот-поворот.

— Не просто это будет, — задумался Константин Викторович. — Ой, непросто. Председатель у нас человек сложный, с характером. Он скоростные дистанции бегал в юношестве. Упрямец, каким поискать.

— Попытаем удачу, — сказал я. — Убедим его нас выслушать. Вернее, вас выслушать. Придется вам идти самому. Потому как с ребенка он вряд ли будет слушать, раз уж такой упертый.

— Согласен, Вова. Вот только я боюсь, может он нам не поверить, что Гришковец взяточник.

— Ну вот и проверим. Ну что, давайте первое упражнение? У нас сегодня тренировка будет тяжелая.

* * *

— Ну что, Славик, видел этого Медведя? — Спросил Коваль, покачиваясь на своем мопеде взад и вперед.