Шрифт:
Закладка:
Бац!
Растопырился Игорек Полозенков в воротах, вскинул гиббоньи руки…
Но не рассчитал, мяч чиркнул по его бедру и затрепыхался в сетке.
Три-ноль! Арсен красавчик!
Дальше — тык-мык, тренировка вратарей, квадраты и треугольники.
Я и не заметил, как пролетело время и прозвучал финальный свисток.
Все. Выиграли. Кому ура? Нам ура! Ну и Карпина качнули — положено же тренеру уважуху и прочий респект выказать.
А вот Валерий Кузьмич расстроился. Прохаживаясь вдоль бровки, он потирал подбородок, думал, где ошибся.
А что тут думать? Защита дохлая, Топчи с Зобниным, хотя на Романа совсем не похоже. Не спал, что ли, ночью? Или отравился чем? Ну вообще не его игра!
«Белые» поняли, в чем дело, налетели на Топчи и давай клевать Руслана. Ну не Зобнина же прессовать, он — товарищ авторитетный. А ноунейма обидеть каждый может. Зато третий защ, белобрысый улыбчивый Евгеньев, который один работал хорошо, наслаждался минутой своего триумфа.
Непомнящий покачал головой, свистнул и велел прекратить безобразие, жестом подозвал к себе Сэма и Кокорина, потирающего ушибленный голеностоп, и принялся объяснять, что они — команда, и так себя вести нельзя.
— … но ты-то, Саша!.. — донеслось до моего слуха.
Оба наверняка заработали жирные минусы в личное дело, и их шансы попасть в сборную уменьшились. Как и шансы Топчи. Зобнину его оплошность, может, и простят, молодому выскочке — вряд ли.
Потому расстроенный Руслан Топчи приплелся обедать к нам. Грузно опустился на стул. Протер глаза.
— Как сыграли? — первым делом спросил я у Микроба.
— Красная армия всех сильней, — самодовольно улыбнулся он. — Три — ноль в нашу пользу, я забил гол! Такой гол был, м-м-м! Шикарная крученка. Жаль, вы не видели. Ну а сами как?
— Три — ноль. — Я щелкнул Сэма по лбу, тот скривился. — Ты бы видел, как мужики отжигали! Сэм чуть с Кокошей не подрался. Самат, что ж ты, как маленький, а?
Сэм понимал, что накосячил, сопел, как свернувшийся ёж, жевал губами.
— Ну а ты, Руслан, бухал, что ли, всю ночь, или вы по Сопоту с Ромой лазали?
Топчи махнул рукой.
— Хватит, а? И так Кузьмич весь мозг вынул, и парни смотрят волком. А я виноват, что ли? Сил нет вообще. Ну нет, и все, но я спал, и ел, и ничего не употреблял, даже матерных слов. Вот что за фигня, а?
— Акклиматизация? — предположил Микроб. — Другой климатический пояс. У нас снег валит, а тут прям весна, травка зеленая, птицы поют.
— Так я ж из Крыма, у нас так же.
Мне подумалось, что раз организм Руслана так реагирует на смену климата, его в сборную не возьмут.
— Так Зобнин тоже того самого, — буркнул Сэм. — Этого… поноса у тебя не было?
— Ага, — кивнул Микроб, — как будто вы съели что-то не то. Вспоминай, что вы ели странное.
— То же, что и все, — развел руками Руслан, зевнул и принялся ковырять суп-пюре.
Ел он сперва без аппетита, словно ему было трудно даже держать ложку, но вскоре заработал рукой быстрее, порозовел, запавшие глаза открылись. Он притянул тарелку с отбивной и принялся кромсать ее ножом.
Вспомнилось, как в десять лет я нашел в квартире подыхающего шмеля, решил, что он голодный, и ткнул его голову в каплю клубничного варенья. Секунд десять шмель лежал неподвижно, потом в варенье ткнулся черный хоботок, и на его конце появился розовый язычок! Шмель буквально лакал варенье, и, насыщаясь, все резвее шевелился. Заправившись, он зажужжал, будто сопла продувая, и улетел в распахнутое окно.
— А ты вообще завтракал? — поинтересовался я. — Такое впечатление, что ты был голодный.
Мы с Микробом переглянулись. Видно было: Федор хочет что-то сказать, но тет-а-тет, аж подрывает его. Я и сам догадался почему. Когда мы включали способности и запал кончался, мы теряли силы, а потом дико хотелось жрать, и Микроб всегда носил с собой шоколадный батончик.
Неужели и Руслан одаренный? Молчит, как партизан. Ночью, наверное, упражнялся и не восстановился.
Стоп! Я прислушался к желаниям Топчи: быть сильным и больше не тупить. Ага. Значит, это мой одаренный, тех, что создал Горский, я не слышу. И он так же нестабилен, как мы.
Может, и так. Есть только одно «но» — Рома Зобнин так же лишился сил, но ему больше тридцати, а дар пробуждается до двадцати трех лет.
— Не уходи, Руслан, — сказал я, доедая свою отбивную. — Переговорить надо с глазу на глаз.
— Валяй тут! — воскликнул Самат. — Мы ж в одной команде.
— Это касается только Руслана.
Насторожившись, тот уставился на меня. Промокнув рот салфеткой, я поднялся и кивнул на выход, он пошел за мной.
— Шо за таинственность?
— Ты в последние дни ничего странного за собой не замечал? — спросил я, включая «эмпатию».
Сбившись с шага, Топчи принялся мысленно перебирать все, что с ним случилось в ближайшие дни. Он так старался, что аж вспотел, но ничего эдакого не вспомнил и помотал головой. Ни настороженности, ни страха, что его разоблачат, не было.
— Не, все как всегда. Задрых в десять, встал по будильнику. Ни с кем не ссорился. А че ты спрашиваешь?
Ну, на нет и суда нет.
— Показалось. — Я остановился, повернулся голову, встретился взглядом с Микробом и покачал головой.
— Что показалось? — чуть ли не воскликнул Топчи.
— Неважно, — отмахнулся я.
Кто-то будто специально повернул мою голову к столику, где обедал Максат Тойлыев. Парень смотрел на меня и жевал с таким усердием, словно перемалывал челюстями мои ненавистные кости. Ну достал! Обойдя столик с Акинфеевым и пожав руки ему и сидящим с ним «красным», я навис над Тойлыевым, который стал меня старательно не замечать. Зато заметил Смолов, поднялся, пожал руку, хоть мы уже здоровались.
— Какие-то проблемы? — улыбнулся он.
Я кивнул на Тойлыева.
— Да, вот, хочу узнать, за что меня Макс взглядом убивает.
Тойлыев заработал челюстями медленнее. Больше всего он хотел, чтобы меня разоблачили,
