Что касается отношения этого сектора к власти, оно было вполне отрицательным, но, первое время по крайней мере, выжидательным. Российская реакция в период успехов Вооруженных сил Юга только готовилась, организовывалась, агитировала, собирала силы; она избегала потрясений и откладывала счеты «до Москвы». Она ставила себя в положение резкой политической оппозиции и для создания «единого, могучего фронта монархистов» считала единственно приемлемым, чтобы «политическая линия Верховного командования Юга России отрешилась от соприкосновения с кадетами и социалистическим элементами и заняла положение в центре между группою В. В. Шульгина и группами, стоящими правее ее»[128].

Почвенность, «корни» и народная опора считались там элементами второстепенными. Многие разделяли тогда взгляд, правильно или нет, приписывавшийся Пуришкевичу: «К моменту окончательной победы над большевиками народная масса, усталая от пережитых потрясений, жаждущая порядка и возвращения к мирному труду, окончательно утратит свою роль – главной движущей силы революции; масса отойдет от политики. Но революция еще будет продолжаться. И взамен демоса на арене борющихся сил окажутся политические группы, кружки и партии, из которых каждая будет говорить от имени народа. Вот этим-то моментом и нужно воспользоваться для выхода на политическую арену…»

Взгляд – не лишенный проницательности.

Умеренные правые круги не отличались такой активностью, как их соседи справа. «Южнорусский нац. центр» В. В. Шульгина после Одессы и до занятия Киева почти не проявлял деятельности, невзирая на личный вес и значение своего главы. Основною целью своею «центр» ставил борьбу с украинством, «в каком бы виде оно ни проявлялось». Лично Шульгин играл серьезную роль и в Особом совещании в дни кратковременного участия в нем, и в качестве руководителя влиятельной газеты «Великая Россия», и особенно ввиду близких отношений к А. М. Драгомирову – сначала председателю Ос. сов., потом главноначальств. Киевской областью.

Так же тихо шла работа «Всероссийск. нац. союза» Балашова – организации тождественной и конкурирующей с Южно-русск. нац. центром.

Большой шум создавал вокруг себя Пуришкевич, перессорившийся со всеми правыми лидерами и насаждавший повсюду отделы своей «Народно-государственной» партии, имевшей главный источник комплектования среди обитателей курортов. Я был немало удивлен, найдя в делах ходатайство управления мин. внутр. дел о солидной субсидии Пуришкевичу, по-видимому, удовлетворенное отделом пропаганды…

Умеренные партии[129] принимали конституционную монархию, о чем говорили параграфы их программ или заставляла догадываться формула «непредрешения государственного строя». Но – монархию разных толков. Так, Балашов признавал двухпалатную систему, но «без всеобщего избирательного права»; Пуришкевич допускал конституцию и все «свободы», причем, однако, в его программе все социалистические партии объявлялись «антигосударственными», народному просвещению придавался характер «церковно-государственный», и даже кинематограф объявлялся государственной регалией…

Все эти партии стояли на почве всемерной поддержки Добровольческой армии и в известной – большей или меньшей – оппозиции к власти. Вначале правая оппозиция ограничивалась критикой, потом противополагала и мне и моей деятельности определенное лицо и определенный политический курс.

Партийной прессы в этом секторе, за исключением органов Шульгина[130], не было. В Ростове выходила еще газета Б. Суворина «Вечернее время» – правая, беспартийная, отличавшаяся неожиданным подчас подходом к вопросам государственного строительства. Но относилась она с трогательной любовью к Армии, пламенно защищая ее от всех ее врагов, и читалась офицерством весьма охотно.

Среди умеренных правых партий также делались неоднократные попытки к взаимному объединению, к созданию «Русского национального блока». Главным инициатором являлась наиболее деятельная и, пожалуй, наиболее распространенная организация – «Союз русских национальных общин». Во главе ее стояли некие И. А. Корвацкий[131] («старейшина») и Н. Г. Панченко[132] (заведующий пропагандой Союза). Занесенный из Малороссии, Союз обосновался в Ростове и к осени 1919 г. имел 10 общин в важнейших городах Юга и несколько ячеек. Его идея, по словам руководителя, заключалась в том, чтобы «связать русский национализм с радикальной прогрессивностью». Его пути намечены были через приходы, союзы землевладельцев, сельских учителей[133] и «национальную», свободную от «инородческого» капитала и участия кооперацию.

Главное – церковные приходы. Возникшая еще в 1905 г. мысль, что приход должен выйти из ограниченного круга религиозных интересов на арену политической борьбы, вновь возбудила живейший интерес в самых разнообразных кругах. Оживилась Церковь. Но в то время, как несколько талантливых проповедников с амвона и с кафедры собраний стали сеять духовно-нравственные начала и будить в народе национальное чувство, другие, не менее вдохновенные пастыри сеяли чистейшую демагогию и политическую нетерпимость. Поэтому-то Высш. церк. управл., и в особенности архиепископ Донской Митрофаний, отнеслось с большой осторожностью к этому вопросу, учитывая возможность появления новых Илиодоров… В конце концов, однако, Высш. церк. управл. должно было уступить общественным настроениям и допустить «публичные выступления отдельных священнослужителей на общественно-политические темы, но, во всяком случае, вне храма, под их личной ответственностью».

В приходе правая общественность видела новую базу для восстановления народной и государственной жизни, и потому в Союзе русск. нац. общин, предвосхитившем эту идею, сошлись неожиданно элементы политически разнородные: Н. Н. Львов и проф. Н. Н. Алексеев (члены центр. сов.) связывали его с Сов. гос. об.; В. М. Скворцов[134] (член сов.) своим единомыслием и соучастием тесно переплетал его с «Братств. жив. Креста»; прис. пов. Измайлов[135], наиболее активный член ростовской общины, мрачно правый, протягивал от Союза крепкие нити к «Русскому собранию» и погромному листку «В Москву». Наконец, через ген. Батюшина – товарища председателя Совета и секретного сотрудника Освага – Союз искал покровительства и средств в Военном управлении и в Отд. пропаганды Особ. совещания.

Приход оказался на распутье и мог стать не самодовлеющей силой, а орудием самой неожиданной политической комбинации.

Съезд представителей умеренных партий[136] 14 июля в Ессентуках не привел к объединению их: под тем благовидным предлогом, что устав Нац. общин еще не разработан, вопрос о создании блока был отложен. Но те диспуты, которые происходили в закрытых заседаниях, история прохождения в дальнейшем «прогрессивных» статей программы и интимные заявления руководителей Союза обличали в нем две, по крайней мере, ипостаси и резкую разницу между нутром и видимостью.

Так, устав, переработанный впоследствии при участии людей несколько иного политического стажа и направления – Н. Н. Львова и проф. Н. Н. Алексеева – гласил[137]: «форма правления в России не предрешается… но… должна соответствовать национальному правосознанию русского народа…» Эта формула покрывала единогласно принятый комиссией съезда лозунг – борьбы за восстановление монархии во что бы то ни стало и, вместе с тем, полное разногласие в определении типа ее: от конституционной до «просвещенного абсолютизма». Устав говорил о необходимости «нравственного влияния Церкви Христовой на все стороны государственной жизни», слегка ретушируя неприкрытую