много работал – правда. Но что он редко пресекал эти панегирики в красноармейской печати, которая ему была подчинена, – это тоже правда. Одержимость революционной идеей не мешала Троцкому быть тщеславным. Ведь я уже говорил, что он давно стал смотреться в зеркало истории.

Врагов революции было много, но Троцкому часто казалось: вот нанесем сейчас решающий удар и все в контрреволюционном окружении рассыплется, сгинет, сломается. Находясь в начале апреля 1919 года в своем поезде, двигавшемся вновь в Казань, Троцкий пишет еще одну из своих бесчисленных статей – «Что нужно России?».

«Удар по Колчаку будет иметь решающее значение. Разгром его армии не только обеспечит за Советской Россией Урал с Сибирью, но и отразится немедленно на всех других Фронтах. Крушение колчаковцев приведет немедленно (курсив мой. – Д. В.) и неизбежно к полному крушению деникинских добровольцев («добровольцев» из-под палки) и к окончательному разложению белогвардейских, эстонских, латышских, польских и англо-американских отрядов на западе и востоке»{414}. И вот, кажется, на востоке перелом наступил. Но на других направлениях легче не стало.

Выступая на объединенном заседании Московского Совета и представителей профессиональных союзов 26 августа 1919 года, Троцкий вынужден был констатировать: «…разумеется товарищи, нас постигла неприятность, не военная неудача, а в полном смысле неприятность. Это прорыв мамонтовской кавалерии. Если рассматривать этот прорыв с точки зрения кавалерийского набега, то он представляет собой, несомненно, предприятие, удачно проведенное». Троцкий, правда, не уточнил, что девятитысячный отряд генерала Мамонтова прошел в течение почти месяца Тамбовскую, Рязанскую, Тульскую, Орловскую, Воронежскую губернии, побывал в десятке городов, пытаясь поднять общее восстание против Советов, и в конце концов в сентябре 1919 года вновь соединился с деникинской армией. Красная пехота без конницы оказалась бессильной прервать рейд белого генерала. Впрочем, в разгар рейда Троцкий, находясь в Туле, успел издать Приказ Председателя Реввоенсовета Республики № 146, озаглавленный «На борьбу с разбойниками мамонтовской шайки». В нем, в частности, говорилось: «Предупреждаю: мамонтовская конница пройдет, Советская власть останется. Погибшие рабочие и работницы, крестьяне и крестьянки будут отмщены. Контрреволюционные гады будут раздавлены. Их имущество будет конфисковано и отдано бедноте… Всякая помощь мамонтовским разбойникам, прямая или косвенная, представляет собой измену народу и карается расстрелом»{415}. Но Мамонтов был неуловим.

После мамонтовского похода Троцкий бросил клич «Пролетарий, на коня!».

Гражданские войны жестоки, как и их вожди. Натерпевшись от набегов мамонтовских полков, Троцкий отдает жестокий приказ:

«Предлагаю объявить премии за каждого доставленного живым или мертвым казака из мамонтовских банд. В качестве премии можно выдавать кожаное обмундирование, сапоги, часы, предметы продовольствия (несколько пудов) и проч. Кроме того, все, что найдено будет при казаке, лошадь и седло, поступает в собственность поимщика…»{416}

Как будто и не существует никакой морали, кроме мародерских аргументов. Сыграло ли какую-нибудь роль подобное предложение наркомвоена, судить трудно; но ясно одно: в Гражданской войне Троцкий не гнушался ничем, отбросив в сторону все «надклассовые» предрассудки.

А пока Троцкий говорил на заседании Моссовета, что вот, разобьем Деникина – и конец войне! Начало главному – мировой революции! «Деникина мы раздавим и разобьем, а за Деникиным резервов нет. Так Закавказье, Грузия, Азербайджан, которые ждут не дождутся нас, как и Афганистан, Белуджистан, как Индия и Китай. Советская Венгрия с радиусом в 70–80 верст временно пала… Что такое 70–80 верст, которые окружали Будапешт, в сравнении с теми тысячами верст, которыми мы завладели для Советской России?.. Мы скажем нашим товарищам венграм: ”Подождите, братья, подождите! Ждать осталось меньше, чем мы ждали!“ И, повернувшись на Восток, мы должны сказать народам Азии: ”Подождите, угнетенные братья, ждать осталось меньше, чем мы думали!“»{417}

Но, увы, ждать оставалось еще бесконечно долго. Не только желанный Троцкому мировой революционный пожар никак не хотел разгораться, но и ослабление нажима на одном из фронтов не означало еще ликвидации смертельной опасности для революции. Троцкий был прав, когда говорил, что у молодой Республики не было границ, а были одни фронты. Пообещав в своей августовской речи в Москве разделаться с Деникиным, менее чем через неделю Троцкий выступает уже на экстренном заседании Петроградского Совета. Находясь в экстазе борьбы, веря, что защита Советской Республики неуклонно ведет к мировой революции, Троцкий с жаром бросает слова: «…есть на западе участок, где мы не можем подаваться назад ни на одну версту, где мы не можем уступать врагу ни одного кв. вершка территории. Этим участком является Петроградский фронт. Питер и сейчас остается нашим глазом, устремленным в Западную Европу у Балтийского моря». Троцкий убеждал слушателей, что борьба миров решится не на «финляндском квадрате, не на эстляндском квадрате», она «разрешится на поверхности всего земного шара». А «вопрос о судьбе Финляндии и о судьбе Эстляндии будет разрешен попутно». Троцкий, показывая, как империализм терзает Россию, говорит, что в этих условиях «бывают моменты, когда месть становится делом революционной целесообразности… И этот пример мы покажем на Финляндии. Она первая попадается под руку Красной Армии, которая на ней отомстит этой политике окружения… Мы пройдемся опустошительным крестовым походом против финляндской буржуазии, истребим ее с беспощадностью»{418}. Троцкий убеждает слушателей, что разгром Юденича и его пособников будет означать окончательный перелом в борьбе с контрреволюцией и интервенцией.

Троцкий не наивен, а подчас просто авантюристичен. Он часто рисует не реальную, а желаемую им картину. Для него Деникин – «белогвардейская пена», Колчак – «недобиток», с которым скоро будет покончено, Юденич, Балахович и Родзянко – «кровавая пьяная троица»… Во время революции и Гражданской войны Троцкий вообще многое обещал своим слушателям: близкую победу, будущее благоденствие, всеобщее братство, всемирную советскую республику…

Может быть, люди и тянулись к Троцкому, потому что видели в нем предсказателя счастливого будущего? А может быть, он лучше, чем кто-нибудь другой, знал, что голодным людям, стоящим по колено в крови, нужно обязательно что-то обещать, чем-то вдохновлять, указывать близкие, достижимые, но великие цели? В годы Гражданской войны Троцкий действовал часто как проповедник революции, что не мешало ему порой выступать и в роли инквизитора (революционного, разумеется!). Иногда он становился жестким не только с подчиненными, но и с Москвой говорил вызывающе-язвительно, требовательно.

«Москва, Кремль, Ленину.

…Я сообщил, что РВС-12 (Реввоенсовет 12-й армии. – Д. В.) совершенно обессилен. На юг послан Затонский, но который для этой миссии не годится. У Семенова и Аралова настроение подавленное. Нужен хотя бы один свежий человек. Получаю извещение, что Лашевич едет в Козлов, где он совершенно не нужен. Никто не едет в РВС-12, который фактически не существует. После суток и большого лихорадочного ожидания получаю либо канцелярские запросы о том, какие команды направлять, либо поучительные разъяснения о том, что командармы 12 и 14 должны подчиняться Главкому, о чем мы здесь, конечно, понятия не имели. Убедительно прошу Москву отказаться от политики фантастических опасений и панических решений…

Предреввоенсовета Троцкий»{419}.

Когда же дело касалось конкретных стратегических вопросов, он обычно следовал советам своих помощников в Реввоенсовете, предложениям военспецов – людей, которые, в отличие от него, были не дилетантами, а профессионалами военного дела. Тогда же, когда Троцкий отходил от этого правила, из его уст или из-под его пера выходили планы, проекты, близкие к бредовым.

Направляясь в своем поезде из Бологого в Петроград, Троцкий обдумывал меры по спасению Северной столицы. Мне трудно сейчас судить, под каким впечатлением или под чьим влиянием у него родилась статья «Петроград обороняется изнутри». 18 октября 1919 года она была опубликована в газете «В пути». Достаточно привести несколько фрагментов из нее, чтобы увидеть антистратегическое «военное» мышление Троцкого. Он пишет, что нужно покончить с Юденичем. «С этой точки зрения для нас в чисто военном отношении наиболее выгодным было бы дать юденической банде прорваться в самые стены города, ибо Петроград нетрудно превратить в великую западню для белогвардейских войск… Прорвавшись в этот гигантский город, белогвардейцы попадут в каменный лабиринт, где каждый дом будет для них либо загадкой, либо угрозой, либо смертельной опасностью. Откуда им ждать удара? Из окна? С чердака? Из подвала? Из-за угла? – Отовсюду!

…Артиллерийский обстрел Петрограда мог бы, конечно, причинить