Шрифт:
Закладка:
В это время подъехало такси и из него вывалилось какое-то чудо. Женщина ругалась с водителем, швырялась в него деньгами, вытащила какой-то баул и ногой пнула дверь. Таксист обозвал ее истеричкой, показал средний палец и рванул в сторону трассы.
Девица была одета в какой-то огромный синтетический свитер не первой свежести, коричневые кримпленовые широкие брюки и синие старые кеды. Что у нее было на голове – непонятно, какие-то грязные ленточки и кусок фаты. Она вертела во все стороны головой, а потом зафиксировала свой взгляд на мне.
– Это вы, ты, Агнета? – спросила она, прижимая к груди клетчатый баул.
– Угу, – ответила я.
– Я Василина, мы с тобой переписывались несколько дней, – сказала она, протягивая мне маленькую ручку с когда-то наращенными ногтями.
Я кивнула ей в сторону открытой калитки. Она фыркнула недовольно, потому что я не пожала ее руку. Матрена сунула мне коробку с фруктами.
– Милая, а чего это у тебя на башке такое? – спросила ее бабушка.
Барышня повернулась к нам, поймала взглядом Матрену. Кокетливо оттопырила кусочек тряпки.
– Это фата, мне ее мама моего жениха подарила. Правда, красиво? Мне и снимать не хочется, – ответила Василина.
На дерево забрался Проша, свесил лапу сверху и зацепил эту красоту когтями. Через мгновение «красота» оказалась в кошачьих лапах. Он спрыгнул с дерева, пометил кусок фаты и вместе с ним унесся через забор.
– Что он сделал, что он сделал? – запричитала барышня, хватаясь за голову.
– Не переживай, такого добра у нас полно. Найдем, чем твою тыковку прикрыть, – хохотнула Матрена.
– Идемте пить чай, – позвала я всех за стол.
Коловерши в беседке не было, как и всей посуды, в том числе и осколков. Однако чашки с блюдцами он нам оставил. Я разлила заварку с кипятком, нарезала пирог. Девушка во все стороны крутила головой.
– Тебе не жарко? – спросила ее Матрена.
– Нет, я все время мерзну, – ответила девушка.
– А одежды поприличней и почище не было?
– Хорошая одежда, она мамы будущего мужа. Да и вообще, чего тратиться на воду и на мыло, надо экономить. Меня мой мужчина и так любит, и не накрашенную, и в такой одежде, а мнение других не интересует, – хмыкнула она.
– У меня можно помыться, мне воды не жалко, – ответила ей я. – Да и мыло я не экономлю.
В дверях беседки появился Коловерша, который с любопытством стал рассматривать гостью. За его спиной стоял Проша. Матренин помощник ловко запрыгнул девушке на плечо, а она даже глазом не моргнула. Он принялся копошиться в ее голове, расплетая и разбирая ее прическу. Некогда белые атласные ленты ожили и стали извиваться в ее волосах, как какие-то змейки или огромные черви. Коловерша вытаскивал одну за другой и бросал их на пол, Прошке.
Кот подхватывал ленточку и куда-то ее относил. В голове у Василины нашлись разные нитки, бумажки, какие-то лоскутки, веточки с паутиной. Мы с интересом смотрели за работой помощников. Девушка сидела за столом с открытым ртом и стеклянными глазами и даже не шевелилась.
– Агнета, иди баню топи, сейчас мы ее отмоем от грязи всякой, – велела Матрена.
Я отправилась в баню, затопила печь и вернулась обратно.
– А в бауле у тебя что? – спросила бабушка девицу.
– Там свадебное платье моей будущей мамы, – ответила та механическим голосом.
Открыли баул и вывалили содержимое на землю. Там действительно было свадебное платье, все в пятнах, испачканное воском, наверно, вином, и еще чем-то. В некоторых местах оно было грубо прошито черными нитками.
– Фу, гадость какая, – поморщилась Матрена.
– Оно красивое и счастье приносит, – произнесла бесцветным голосом девушка.
– Вот тут оно испачкалось, – сказала бабулька. – Мы его сейчас застираем.
Она подцепила его баулом и перекинула за забор.
– Туфлей у тебя нет чужих? – поинтересовалась я.
– Только кеды.
– Снимай, – велела я.
Обувка тоже полетела за забор. Когда Коловерша вынул последнюю ленту из волос барышни, она упала головой на стол и громко засопела. У Василины тут же начал звонить телефон. Бесенок сунул к ней в карман руку, извлек аппарат и запихнул его к себе в рот.
– Чего с ней делать-то? – спросила я, разглядывая девицу.
– Барахло, что на ней, сжечь, девицу помыть. Заморочку, порчу и приворот выжечь огнем и отлить, – ответила Матрена. – Идем за ворота, посмотрим, что там наши помощники с вещами сделали.
Вышли, посмотрели. Ничего они не сделали. Черт Матренин нацепил на себя свадебное платье, на рога ленты навязал, кеды на свои копыта натянул. Исмаил принял человеческое обличье и в своей телогрейке и кирзачах танцевал вокруг черта, словно жених. На заборе сидел Прошка, с удовольствием наблюдал за этими игрищами и что-то себе мурлыкал под нос, кажется, марш Мендельсона. Помощники веселились и глумились вовсю.
– Это что за безобразие? – строго спросила Матрена, еле сдерживая смех.
– Гы-гы-гы, – послышался гогот с их стороны.
– Хватит беситься, марш работать, – скомандовала Матрена.
Черт взвился в воздух в свадебном платье и исчез.
– Вот он сейчас повеселится, вот сейчас хозяйке платья достанется на орехи, – хихикнула бабушка. – Давно мы так не работали, вспомнит былые годы, потешится.
Вернулись назад в беседку, попили с ней чай с пирогами. Девица спокойно сопела рядом. Истопилась баня. Василину оттащили туда, раздели. Матрена унесла все вещи, вплоть до исподнего. Все тело девушки было покрыто мелкими прыщиками и язвочками, может, от плохой одежды и редкой гигиены, а может, от порчи да заморочки.
Барышню напарила, нашептала над ней, помыла с отварами да окурила травками. Она немного очухалась и смогла из парилки выйти сама. Натянула на нее новую ночную рубашку да отправила спать в летнюю кухню.
Матрена сидела в беседке, пила очередную чашку чая и жевала пирог.
– Шмотки ее сожгла, – сообщила она мне. – Гореть не хотели. Бензинчика на них плеснула. Топливо сгорело, а они нет. Пришлось приложить всю свою смекалку. Вот только закончила. С девкой придется повозиться, много чего они на нее навешали, добрые люди. Сейчас так ее оставь, а завтра очухается, работать с ней будешь дальше. А я домой пойду, стара я для таких дел уже стала, но было приятно молодость вспомнить.
Мы с ней выпили еще по кружечке чая. Собрала ей с собой пирогов. Коловерша отдал мне телефон Василины, сунул в руки какой-то роскошный поднос, как бы извиняясь за разбитую посуду.
Проводила их до мотоцикла. Матрена мне послала воздушный поцелуй,
