А потом она представила – что всё. Что Медведь подумал, будто ничего для неё не значит, и сейчас пойдёт к той девчонке, которая приходила тут и пыталась заявить на него права. И – всё. И даже если он останется жить в общежитии, то уже не зайдёт к ней в комнату, потому что – зачем? И не сядет с ней завтра на истории магии. И…

Финнея забралась на подоконник и заревела. Она уже не думала о том, что ей никак нельзя реветь в здании Академии. Ей было совершенно всё равно. Ей просто было плохо, очень-очень плохо.

Как Силь согласилась на предложенного родителями жениха? Неужели у неё не было ничего… никого, от кого пришлось бы отказываться?

Вообще надо бы спросить и её, и Райну – не хотят ли они тоже познакомиться с бабушкой. Если та бабушка найдётся и вообще захочет с ней разговаривать! А вдруг тоже нет? Потому что она – морская, внучка своего деда и дочь своего отца?

Бабушка где-то там, а её беда – вот она, здесь, стоит, усмехается, того и гляди – разорвёт её сердце и её душу в мелкие клочья. Как косатка, которая хоть и разумная, но убийца, и питается морскими теплокровными. Вот, её всё равно что сожрала такая косатка. И сейчас выплюнет то, что не доела. Или поглотила Великая Бездна, она падает куда-то, и вода вдруг не опора, не союзник и не друг, но враг, и не выпустит, будто она не морская, а какой-нибудь сухопутный зверь, ни разу в жизни не видевший моря…

Голос ворвался в её страдания снаружи и звучал тем самым, что было нужно – рокотом моря, переливами солнечных бликов на волне, лунной дорожкой к берегу, гулкими звуками глубин. Кто-то говорил с ней, и вдруг стало жарко, и она вздохнула и открыла глаза.

Профессор де ла Мотт стоял перед Финнеей и стремительно осушал лужи с каменного пола.

- Что стряслось, морское дитя? Кто обидел тебя?

Эти простые слова исторгли из неё очередное море слёз. Профессор терпеливо испарял, перенаправлял, куда-то девал всё это невероятное количество влаги. А потом брался за зеркало и что-то говорил по-человечески – смысл слов ускользал от неё, она как будто перестала понимать человеческий язык. Будто ей снова шесть лет, её привели на урок, учитель начинает говорить с ней, а она не понимает, совсем не понимает, и даже её магическая сила ей не подмога.

Возле профессора разгорается овал портала, и оттуда выходит его супруга – госпожа декан целителей. И в руках она держит стакан – с чем-то прозрачным.

- Возьми, морское дитя, - поёт профессор.

Финнея только вздыхает, и берёт тот стакан, и глотает… это вода, морская вода. Настоящая морская вода. Она мгновенно осушает его весь… и вздыхает. Потому что… потому что может наконец-то вздохнуть.

- Я прошу прощения… - начинает она на глубинном срединноморском наречии, но потом понимает, что может пользоваться не только этим языком. – Прошу простить меня, господин профессор. Я… я забылась. И благодарю вас за помощь, и вас, госпожа декан, - вообще нужно слезть с подоконника и встать прямо.

- Как можно тебе помочь? – спрашивает профессор, тоже по-человечески.

- Я не знаю. Но я думаю, что должна справиться.

- Однако, я думаю, это будет нелегко, - замечает госпожа декан целителей.

- Скорее всего. Но я справлюсь. Вариантов нет.

- Если нужна какая-то помощь, Финнея, нужно об этом сказать. Я думаю, очень мало вещей в этом мире нерешаемы, хоть в воде, хоть на суше, - говорит профессор.

Наверное, так и есть. Но сейчас ей кажется, что решения нет. Такого, которое бы устроило всех. И всё равно придётся чем-то жертвовать и что-то резать по живому, и это будет очень больно.

Что ж, значит, она должна пройти через эту боль.

- Не принимай никаких решений сейчас, - профессор смотри совершенно по-доброму. – Успокойся, выдохни, поешь, поспи, сходи в бассейн, в конце концов, вода расслабит, поможет успокоиться и подумать.

Она только кивает – потому что профессор прав. Да, в том корпусе общежития, где живут стихийники, есть бассейн, наверное, нужно прямо сейчас туда пойти. Там она не встретит ни Медведя, ни Зираэля, ни кого-то ещё.

Топот ног по лестнице и чьё-то шумное сбившееся дыхание слышат все – в ту сторону оборачиваются и оба профессора, и Финнея. Медведь поднимается, идёт к ней, поскальзывается в недосохшей луже, но не теряет равновесия и идёт дальше. И доходит.

- Прости меня, Финнея, я полный идиот. Я должен был дослушать тебя, уж наверное, ты сказала мне не всё?

Что? Он вернулся? Он сам к ней пришёл? Это правда – то, что она видит?

Оба профессора переглядываются, обмениваются усмешками, госпожа декан целителей подержалась за руку Финнеи, господин профессор похлопал Медведя по плечу. И подмигнул ей, Финнее.

- Кажется, молодые люди справятся, - говорит он супруге, открывает портал и приглашает её шагнуть туда.

А Финнея смотрит на Медведя.

- Да, я сказала не всё. А нужно ли продолжать?

- Очень нужно, - отвечает он. – Пожалуйста, продолжай.

16. Здесь и сейчас

- Хорошо, продолжу, - кивнула Финнея. – Скажи пожалуйста, что именно ты услышал, и что тебя так добило, что ты бросился бежать прочь, будто за тобой голодная акула гонится.

- Ты ж сама сказала, - отпрянул он, - что этот Рыбий Хвост к тебе посватался! И что тебе нужно будет выбрать жениха!

- Да, верно, - спокойно, не нужно снова плакать, нужно говорить. – Понимаешь, среди морских это так обычно и решается. Старшие родственники договариваются. И ко мне ещё отнеслись хорошо – потому что предоставили право самой выбрать, с кем связать свою судьбу их тех, кого подобрали отец и дед. А подобрали из знакомых морских семейств. И ещё некоторые сами проявляют инициативу, - добавила она как могла ядовито. – Но это та сторона, которую видят мои родные. И она гласит – семестр окончится, и я приеду домой проходить практику, и просто домой, и там этот вопрос будет решён. О том, что думаю я сама, я не сказала ни слова, если ты помнишь.

Он только дышал – тяжело дышал, ел её глазами. Потом, видимо, решился и спросил.

-