порхающими с папки на папку руками. Слева от него стояли бутылка и наполовину пустой стакан. Когда мы заглянули, он торопливо что-то выписывал в столбик на листе бумаге. Вангур произнес несколько слов, и мы пошли дальше, не удостоенные даже взгляда. Скорей всего это что-то вроде учетного отдела, где фиксируется все поставленное на кухни, переработанное и отправленное в виде готовой пищи узникам.

Ну и четвертая дверь была еще более характерной — курилка, она же комната отдыха, обставленная с претензией на комфорт. В стенных нишах три подсвеченные разноцветные икебаны, мягкий свет с потолка, два длинных и удобных даже на вид дивана друг против друга, между ними по-настоящему широкий и длинный невысокий стол, легко разместивший на себе целую батарею бутылок и массу тарелок. Еще я насчитал семь разноразмерных картин в самодельных красивых рамах, а одна из стен представляла собой искусно нарисованный водопад низвергающийся с поросшим зеленью бурых скал. В комнате вкусно пахло жаренным мясом и душистым хлебом. В животе невольно заурчало — недавний сытный перекус был уже переварен и пущен в дело. Организм требовал добавки.

— Здесь все съедобно. Исключая вас двоих — Вангур усмехнулся и уселся по центру одного из дивана, указав нам на стоящий напротив — Садитесь. Ешьте. Пейте. Меня сегодня опасаться не надо. Ваша ночная смена завершена. А я не начальник, а добрый собеседник.

Я благодарно улыбнулся, следом за спутником усаживаясь на край противоположного от фурриара дивана.

«Все съедобно, исключая нас двоих?».

Что он хотел сказать этими странными словами? Речь о нас с Айтаном и мы люди. То есть считать нас чем-то съедобным по умолчанию нельзя — мы же ведь тут все цивилизованные. Но Вангур, как не крути, тоже человек, пусть и с другой планеты. И его тоже ну никак нельзя считать источником пищи — однако себя он не упомянул, иначе произнес бы иную цифру.

— Ешьте — повторил Вангур — Пейте.

Подавая пример, он, продолжая говорить с легким картавым акцентом, принялся наваливать того и сего на тарелку, явно не переживая о калориях. Хотя при такой худобе — и при таком количестве алкоголя — ему только на пользу. Пить он не забывал, успев между делом сделать пару глотков из первого попавшегося под руку бокала. Наспех закинув в рот пару кусков фиолетового студня, он откинулся на спинку дивана, неспешно закурил самую настоящую сигару — Тринидад, вроде как кубинская и не из дешевых — пыхнул вкусным дымом и сквозь него благожелательно взглянул на нас, угощающихся его дарами.

Я невольно ощутил себя кем-то вроде работяги с плантации, так отменно потрудившегося, что хозяин пригласил его отобедать остатками пиршества на высокой веранде, откуда так хорошо просматриваются ряды виноградников, заросли сахарного тростника и потные согбенные спины трудяг.

Не самые подходящие к случаю эмоции я скрыл самым действенным способом — полностью погрузился в смакование еды и напитков. Каждый кусочек тщательно разжевал, каждый глоточек распробовал. И это помогло — палитра чуждых, но приятных вкусов удивила меня, отвлекла от злых мыслей.

Наклонившись, Вангур налил себе из бутылки, плеснул нам столько же, жадным глотком ополовинил свою порцию и, опять откинувшись, закинув ногу на ногу, задумчиво произнес:

— Мы такие похожие… и такие разные. Воистину плоды с одного древа, разнесенные по вселенной.

Акцент почти исчез. Более того — он заговорил так звучно, правильно и красиво, будто обучался на не самых дешевых актерских курсах.

Повисла пауза.

Поняв, что это было приглашение к беседе и отмолчаться нельзя, а упускать такой шанс и вовсе глупо, я с огромным трудом удерживал рот на замке. Я тут младший. Новенький. Не мне поперед старшего рот разевать. Вот только прихлебывающий спиртное Айтан не торопился что-то говорить, и я незаметно ткнул его коленом, благо фурриар смотрел в потолок.

— Но мы все же разные — заметил Айтан, показав, что слушает.

— Разные — согласился Вангур, крутя в пальцах сигару — Но в этом нет ничего странного. Мы все — плоды окружающей нас среды, ее производное.

Мы синхронно кивнули. Тут все логично. Но Вангур решил развить тему:

— Вкус винограда зависит не только от почвы, где он произрастает, но и от температуры, частоты дождей или полива, количества солнечных дней, от используемых удобрений… Возьми с одной пышной грозди по виноградинке, посади в разных частях планеты, взрасти, попробуй собранный урожай и поймешь — все они разные на вкус. Где-то сладкий, какой-то с кислинкой, третий нечто среднее, а четвертое и в рот не возьмешь — горчит!

— А где-то виноград и не вызреет — тихо заметил я.

Вангур наставил на меня тлеющую сигару:

— Верно! А где-то среда обитания такова, что растение и вовсе не даст плодов. Ты не так глуп, как кажешься, Тихон.

— Да нет… просто я в детстве жил в деревне. Бабушка много чего сажала, ухаживала старательно за побегами, но не всегда они приживались. А одна яблоня, хоть ее и удобряли, окапывали и опрыскивали, как и другие, все равно стала мелким и кислющим дичком.

— Верно! — повторил едва заметно улыбнувшийся Вангур — И что сделали с той яблоней?

— Ближе к зиме срубили и попилили на дрова — ответил я чистую правду — Бабушка не любила бесполезные деревья. Я просил не рубить, но она сказала: одичавшая яблоня ничего не дает, а другим солнце загораживает.

— Что ж… бабушка твоя сурова, но справедлива. Жива?

— Давно умерла.

— Жаль. Такие люди должны жить долго. Хотя, надо сказать, вы, земляне, как раз та яблоня, что стала дичком — кислющим да мелким. Но вас не срубили. Но однажды срубят — ведь вы сами плодов вкусных не даете, а другим солнце загораживаете. Впрочем, может и не тронут…

— Я не… извините… не понял.

— Дички вы — просто сказал Вангур — Я даже спрашивать не буду, знаешь ли ты, что за колоссальное создание вморожено там в ледяной столп. Ты видел его?

— Видел.

— С другими общался на эти темы? А ты, Айтан?

Старик что-то пробормотал, полностью погрузившись в еду и питье. Ел так, будто нас впроголодь держали — что не так. Хотя вкус этой еды настолько необычен, что я тоже то и дело забрасывал в рот волоконца того и кусочки сего. Вон та штука как хорошо посоленный айран, сдобренный мятой и красным перцем.

— Общался много раз — подтвердил я — Все по-разному