принялись накатываться песня за песней, словно накладываясь друг на друга и стараясь его задушить. Повторяющиеся волны натиска оглушали, будто дубиной. Если бы он не привык автоматически активировать свою оборону — простые проверенные мантры, образующие щит, — он бы взорвался на мириады частичек.

— …но я не монстр! Я защищаю мой народ от облаков-океанов, которые приносят нам голод, эпидемии и смерть. Вот где монстры.

— Что? Ты смеешь заявлять, что мой народ вредит твоему народу, когда мы даже не знаем об его существовании?

— Твой народ? Так ты не просто защитная тварь облака-океана?

На этот раз его накрыло волной презрительного напева/восклицания. Настолько мощной волной, что она свела на нет все умиротворяющие нотки, которые Тэлис посылал существу. Это последнее гордо и холодно заявило:

— Я Нэйели из народа львэйнри. Я сирена.

Сирена? Это слово было ему совершенно незнакомо; однако он нашел его гармоничным. А Тэлис обожал изящные слова. Эта мысль, независимо от его желания, прорвалась к Нэйели, словно полновесная волна. Та ничего подобного не ожидала и невольно от удовольствия свернулась клубочком.

Тэлис безотчетно сосредоточил свой разум на русалке, внезапно ослабившей психическую хватку. Яростный удар словно взорвал воду на дне облака-океана, как будто здесь столкнулись и затеяли беспощадную схватку два титана. Нэйели отбивалась изо всех сил; она попыталась освободиться от крючка, на который попалась вопреки своей воле. Но леска — в которой сплелись образы старинных преданий, сохраненных бардовской традицией, и энергичная музыка, — была прочна и удерживала ее. Она все еще боролась, уже на грани нервного срыва. Казалось, она растеряла всю энергию, все владение своим искусством, в то время как удильщик, старавшийся ее сковать, чтобы лучше внедрить в ее мысли свой разум, обрел уверенность и решительность. Чем сильнее она тянула невидимую лесу, тем прочнее нанизывалась и больше страдала. Под конец — в отчаянии, побежденная, — она позволила сознанию Тэлиса слиться со своим. Их песни столкнулись. Ноты хлынули дождем и разогрели воду вокруг них, доведя ее до кипения. Не виднелось и намека на согласованность или какую-либо гармонию. Облако тряслось, грохотало и чуть не взорвалось. А после, вместе с тем как иссякла сила соударения, сработала магия двух существ. Их напевы объединились. Их музыка обрела форму. Их саги слились. Рождались новые, неслыханные песни жизни. Сначала в полной дисгармонии, потом все более и более дерзко и мелодично, заставляя сгорать антагонизмы один за другим. Не обошлось без непонимания и страха. Они были такими разными! Нэйели чувствовала себя как на краю пропасти: ей казалось, что она предала доверие своего народа. Но музыка Тэлиса продолжила течь сквозь нее, рисуя новые узоры, изобретая новые конструкции, которые сплетались с ее собственными, а ее — в ответ наводняли барда; их охватила новая ясность — их обоих. Вернулось спокойствие. И русалка с бардом удивленно вгляделись друг в друга.

* * *

Тело Тэлиса не замедлит сгнить. Теперь его не защищала ни одна песня, ни одна мелодия. Его исчезновение заметят. Кто-нибудь, быть может, найдет его останки в выкопанном им потайном погребке. Многие в королевстве Гваоль оплачут его.

Потому что величайший из всех бардов скончался.

* * *

Нэйели плавала в пучине вод. На поверхности или вблизи нее русалку изжарил бы летний солнечный зной. А ей же требовалась свежая прохлада для выполнения ее задачи. Их задачи.

Теперь, когда их магия и их разумы слились вместе, не в силах разделиться — не желая разделяться, — Тэлис и Нэйели образовали единую сущность небывалой силы. Но прежде всего они защищали СУДЬБУ. И вместе они защитят облака-океаны, которым предстоит пройти через Дыру. Народ Нэйели сможет покинуть Львэйнри и поселиться в мире Тэлиса, или, вернее, в его воздухе.

Когда их сознания объединились, Нэйели узнала, что Тэлис совсем не был чудовищем, на которое натолкнулась она со своим народом (как они было решили). Он обладал острым умом, благородными побуждениями, добрыми чувствами, и все это несла в себе его магия, изощренная и богатая; и никак не мог быть тем губителем, которого сирена вообразила. Что же касается Тэлиса, то он, получив доступ к воспоминаниям русалки, быстро понял, что львэйнри вовсе не желали пузырчатой чумы, дождей из ледяных глыб и тем более голода. Все, что выпадало из облаков-океанов, на самом деле было просто отходами от очистки воды. Они осознали, что в основе их противостояния лежало простое недоразумение. Львэйнри не знали о существовании людей, потому что в их мире разумная жизнь обитала исключительно в облаках-океанах — совершенно естественных или созданных магией изначального облака. Они думали, что мир Тэлиса пуст, и именно оттого-то Исток решил его колонизировать.

Но теперь, когда появился новый Исток — получеловек-полульвэйнри, слияние двух миров, невероятный образец взаимодополнения, — это загрязнение, создаваемое облаками, прекратилось. Нэйели/Тэлис взаимно обогатили друг друга. Дух Тэлиса обучил дух Нэйели управлять облаками — независимо от того, были они океанами или нет. Нэйели наставляла Тэлиса в тонкостях работы с облаками-океанами.

Объединившись, они отныне станут стражами облаков, выходящих из Дыры, станут петь для них, петь для своих народов, ради их процветания. Они станут их направлять, потому что впредь им по силам будет распоряжаться природой, заставлять ее подчиниться своей воле. Их песня, рожденная из ни с чем не сравнимого магического слияния, способна воздействовать на любое растение, на любой ветер, на любое живое существо. В ее власти изменять, лепить мир. Миры.

Да, они направят новую гармонию. И в сущности, этим они всегда и занимались, это была сама суть их искусства, их магии, их существа.

Они станут стражами жизни и ее хранителями.

Тролли и единороги

Сезон 7 (2015)

Эстель Фэй

Охота за единорогом

Подходите, подходите, мессиры! Не желаете ли кружечку? У нас есть немного светлого пива, сбор года единорога… Или, может быть, предпочитаете его историю?

— Историю вашей пивоварни? Нет уж, спасибо, — безо всякого интереса бросила женщина, только что устроившаяся за стойкой.

Своей элегантностью она сразу выделялась среди обычных посетителей трактира. Ее длинная серая дорожная юбка, хоть и очень простая, была безупречного покроя, выполненный в тон с ней корсаж украшали неброские серебряные завитки. Рыжеватые волосы скрепляла опаловая заколка, а длинные пальцы в кожаных перчатках нетерпеливо постукивали по засаленному прилавку. Хозяин склонился к ней с обаятельной улыбкой; его дыхание отдавало алкоголем — как доказательство того, что он и сам отведывал то, что предлагал своим клиентам.

— Историю