не помер!

-Так не помер же, а значит чо...?

-Чо...?- продолжая доить, с интересом, затаив дыхание, чтоб не пропустить ни единого слова, спросила Евдокия.

-В роду вашем здоровье крепкое, на сто лет рассчитанное... Так, чо смело можно лечиться в нашей больнице.

-А ежели случай несчастный и двойник предсказывает... Вот тогда как?

-Никак не уразумею, об чем энто ты? Надеюсь тебе жить не надоело?

-Тьфу ты...! Совсем ошалел! - разозлилась Дуня,- я думала он об всем знает, на все ответ нашел... А про то не ведаешь, чо надысь двойника моего видели, который корову нашу подоил и мне напоследок дал выспаться, пока ты, как ворона на крыше рассиживался. Вот об чем, почитай цельный час тебе талдычу, - постучав кулаком себе по лбу, чуть слышно произнесла обиженная спутница жизни.

-Как видели...! Где...? Ты чо тут бред несешь!- пятясь назад от жены, Никита почувствовав непонятный для него страх и чтоб не показать свою беспомощность, присел на крыльце.- И кто энту лихоманку узрел? Я спрашиваю кто ее видел?

-Кто, кто... Наш разлюбезный пастух в свидетелях был... Говорит, чо она хуже выглядит, чем я, а коса ее около изгороди стояла, чоб доить видимо не мешала,- шлепнув Ласточку по ноге, Евдокия высморкалась в фартук, одновременно утерев глаза от слез, она еле сдерживала себя от рыданий.- Вот дорогой мой, а ты говоришь больница. Видать время пришло расстаться.

-Глупость говоришь...! Ну посуди сама..., сколько энтот дурак болел? Правильно много. И ты ему поверила? Да он сейчас бабу от мужика не отличит. Вот и несет невесть чо.

-А молоко..., значит выходит дело Ласточка сама себя оприходовала, али нам всем почудилась?

-А может оно вчерашнее?

-Вчерашнее ты надысь сам оприходовал, а тепереча решил мне мозги морочить? Как не крути, а жить скоро одному придется. Надо детей заранее оповестить, чоб с работой все уладили, время уж больно тяжелое сейчас, почти военное.

-Дуня...! Я вспомнил...! И как едри ее в корень, такое мог запамятовать,- радостно воскликнул Никита,- энто я был.

-Чо ты..., - недоверчиво спросила Дуня.

-Ласточку подоил, а потом веревку пошел вешать, пока сидел на крыше все запамятовал. Ты уж прости, чо такое беспокойство тебе нанес.

-Значит и платок и юбку одевал?

-Одевал..., а иначе бы не подпустила.

-А доить-то умеешь?

-Марфа обучила. Нам надысь с Федотом все обсказала и показала. Дело-то не хитрое.

-А врать кто тебя обучил?

-Ты меня не любишь, коль всю веру в меня потеряла... Как с мужем разговариваешь, почему унижению подвергла,- вытирая слезы с глаз, причитал расстроенный Никита.- Я никогда тебе не врал и сейчас говорю, чо я энто был.

-Милый ты мой, все хочешь меня спасти, только не всегда энто в твоих силах будет.

-И даже не сумлевайся, я с фрицами в рукопашную справлялся, а уж с твоими фантазиями, как-нибудь одолею!- и он яростно, со всей своей уверенностью, стукнул по двери террасы кулаком, что даже от неожиданности Евдокия вздрогнула.

-Уж и не знаю чо и думать... Может и твоя правда... Уж больно она мне больше по душе и покойнее стало.

-А я чо говорю, надо всегда верить мужу, тогда и страхи тебя будут обходить, я сам с ними разбираться буду, силенок хватит, и на тебя, и на себя, и на детей. Пойдем лучше вечерить да спать. Крепко в нашей в кроватке тебя прижму и никому не отдам, потому как я один на век являюсь твоей второй половинкой.

Евдокия послушно встала, отдала, быстро подошедшему к ней мужу ведро с молоком, а сама немного прихрамывая вошла в дом.

Никита же, довольный собой, отнес подойник в террасу, а сам превозмогая дневную усталость, принялся за уборку хлева и загон своей живности, которая в этот вечер на удивление была послушна.

-Понимает... Вот так бы всегда, а то ловишь, ловишь ее по буграм, аж потом ноги ноют... Видать и им ведомы хозяйские переживания.

Прикрыл сарай на замок и удостоверившись, что во дворе никого не осталось, он устало побрел домой, где его ждала вечерить любимая жена.

Глава 34.

Ночью не было ни малейшего ветерка, но все листочки почему-то на деревьях шевелились. Тихий шорох и слабый скрип стояли над садами, тем самым выявляя недоступный человеческому разуму сговор, яблонь с плодовитыми ветвями деревенских вишен, которые с приближением темноты, постепенно сливались в большие чернеющие массы. Воздух стал как-то особенно чуток, перенося на большие расстояния ночное стрекотание кузнечиков, крик вороны, легкий треск обломившейся ветки... Даже храп деревенских мужиков, звучно доносился из открытых окон, покосившихся домов.

Все местные собаки спали в сараях, скрываясь от жары и выходили оттуда только под утро, с первыми петухами, ложась возле крыльца, чтобы первыми встретить своих хозяев, радостно мотая своими хвостами, как бы говоря им, что их сторож был всю ночь на месте. Но не всегда им верили, так как туалет был на улице и в лунном свете весь двор хорошо просматривался, как на ладони, так что ни одного сторожа было не сыскать. Поэтому часто утром еще сонных собак пинали, а те чувствуя свою вину, отходили к забору и ложась там мучительно ждали, когда их простят и позовут.

Утро в деревне всегда наступало незаметно. Небо было чистое, подстать штилю черного моря, разливаясь и ширясь световым половодьем, оно гнало последние ночные тени далеко за горизонт.

Взмывались и дыбились золотистые волны солнца, освещая всех и все, пробуждая тем самым жизнь.

Так, в необыкновенно глубокой тишине, зарождается рассвет деревенской жизни.

Жители Завидова встают рано. Одни, чтоб повозиться в огороде, другие спешили управиться со скотиной и небесная красота совсем их не радовала.

Марфа и Дуня, одновременно подоив коров, сидели на крыльце, каждый у своего дома, задумчиво ожидая пастуха, а мужей не будили, уж больно они у них много пережили в последние дни.

-Дунь, привет,- не поднимая головы, поздоровался Николай.

-Ой, милый, здравствуй,- вскочила Евдокия,- ты уж прощевай дуру старую, чо не подумавши так вчерась тебя обидела. Ведь я не со зла... День такой тяжелый выпал, пролиц его расшиби. Поэнтому и тебе чуток обломилось.

-Да ладно... Валяй... Чо уж там... У меня кожа толстая, все стерплю. Я понимаю, возраст... Кому умирать-то охота.

-Не груби милок, а то опять худое слово вылетит, опять переживать буду,- стараясь не слушать, как скажет Никита, больного, пригрозила Евдокия.- Так дойка в обед там будет...? Я так тебя