Шрифт:
Закладка:
Кто-то приносит гитару, несколько человек затягивают «Kilumba dia Ngola», главный хит начала семидесятых: «Kilumba yamié, kilumba yamié, kilumba yamié waNgola, kilumba yamié…»[168] Известное дело: в застолье уже немолодые металлюги и хардкорщики любят петь проникновенное, нежно пощипывая струны акустической гитары. Это отдых. А брутальный дисторшн, игра квинтами, бласт-биты[169], необузданная агрессия – это, как говорил голосом Джигарханяна волк в советском мультфильме, «работа такая». Впрочем, если играть хардкор-риффы Жузе на акустической гитаре, окажется, что и там – красивая, по-своему мелодичная музыка. Когда-то так любил делать Колч: чтобы проверить, хорош ли рифф, отключал дисторшн; в акустическом варианте его треш-метал звучал точь-в-точь как испанское фламенко.
Сорокалетние дядьки играют хардкор не так, как это делала молодая шпана из Трои. Рубятся технично, сосредоточенно, с дозированным запалом. Кайф, но уже по-другому. Со временем все, кто когда-то драл глотку хардкорным скримингом, переходят на чистый вокал. Некоторых вообще сносит в фолк-музыку: одни чистят себя под Диланом, другие под кантри. Возраст. Другая стадия жизни, кино-вино-домино. Но песок еще не сыпется, есть порох в пороховницах. Жузе и Карлуш демонстрируют чудеса даунстрока в быстрых пассажах, Шику гнет свою несложную басовую линию, Ману наяривает на бочке с карданом, переходит с бласт-битов на брейкдауны[170]. Я пою как могу. И – странное дело: то ли я уже совсем себя не слышу, то ли за те двадцать лет, что не брал в руки микрофон, петь я стал гораздо лучше. Я бы скорее поверил в первое, но ребятам тоже нравится, вот ведь штука. Слышу их одобрительные возгласы: «Fixe!», «Tá linda!», «Muito foda!», «Fogo!», «Bumbaste muito, meu kota!»[171]. Ведь не издеваются же они над бедолагой Бэлки. Может, просто подбадривают? Говорят все это из вежливости?
Я уже написал несколько непритязательных текстов. В Америке я, может быть, и постеснялся бы петь такое. Но в португалоязычной стране люди не слишком придирчивы к текстам, написанным по-английски. Тут уж я на своей территории, не Бэлки, а иностранный эксперт и могу с авторитетом в голосе посвящать их в тонкости английской грамматики. Например, название «Killing time» трактуется и как «время убивать», и как «убивая время». А словосочетание «burning human» (так называлась знаменитая песня одной из троянских хардкор-групп) может означать либо «горящий человек», либо «сжигая человеческое». Красивая двусмысленность.
В моих новых текстах нет обычной для хардкора социальной повестки, они ближе к тому, что писал когда-то Рэнди Шульц, только не так талантливо, как у Рэнди. Ад обид, ворох воспоминаний – словом, все, что накопилось. «Хардкор – это наше фаду». Мне, как любому человеку, есть что излить. И я изливаю как могу в не слишком ловких, но искренних текстах поверх адреналиновых квинтаккордов. Между прочим, неплохая терапия. Уж точно не хуже, чем йога с випассаной или еженедельные рандеву с психотерапевтом. Человеку средних лет такая терапия еще нужней, чем неприкаянному подростку. Только вот как быть с названием? Luz e água – рабочий вариант, от которого никто не в восторге. Хотелось бы придумать что-то поинтересней. Может, у новичка есть какие-нибудь идеи?
– Как насчет «Троя против всех»? Troia Contra Todos?
– «Троя против всех», – задумчиво повторяет Шику, открывая о подоконник очередную бутылку «Куки». – Что-то в этом есть. Первоначальное название Лиссабона было Улиссипо. Город Улисса. Стало быть, Улисс – это португальцы, сечешь? А Троя – это мы. Мне нравится, я – за.
Мне, адвокату, это название тоже нравится: «Троя против всех» звучит как судебный процесс. Процесс длиною в жизнь.
У группы Error Of Division не было полноценного альбома, но была демокассета с клишированным и пафосным названием «Urban Desert»[172] (о том, что он однажды окажется в настоящей пустыне Намиб, где живут бушмены и мукубалы, Вадик не мог и помыслить). Шесть песен, общее время звучания – двадцать три минуты. Для демо совсем неплохо. Главное – писались не дома на четырех дорожках, а в профессиональной студии, и было любо-дорого смотреть, как Колч пишет дабл-треки: из обаятельного раздолбая он вдруг превратился в крутого гитариста, не менее техничного, чем братья Томпсон из группы One Man Less.
Если хардкор, а точнее, тот извод хардкора, который играли в Трое, так называемый металкор или кроссовер, – это смесь панк-рока и треш-метала, то и музыканты делятся на две категории: те, кто начинал с панка, и те, кто начинал с металла. Колч, как и Томпсоны, начинал с металла. Отсюда и техничность, и любовь к сольнякам, которых, вообще-то говоря, в хардкоре отродясь не бывало. И это при том, что Колч был, в сущности, самоучкой. Или, во всяком случае, так он утверждал.
– Взял пару уроков у одного старпера, он мне показал гармонический минор. А дальше все сам. Арпеджио там, легато…
– Да ты настоящий шредер! – восхищался Вадик.
Но такие комплименты Колча не радовали.
– Знаешь, Дарт, что такое шред? Это когда приходишь на хату к чьим-нибудь родакам в Клифтон-Парке, ну вот где Бернарди живет. У них там хаты с бассейнами, с подвалами, и в подвалах все репетируют. Спускаешься, короче, в подвал, а там сидит такой чувак, наяривает. У него пальцы по грифу летают пиздец как быстро. И думаешь, ну охуенно просто, чувак. А потом закроешь глаза, прислушаешься к тому, что у него там получается, и – ни хера, бессмысленный набор звуков. Вот что такое шред.
– Да ну тебя в жопу, я просто хотел сказать, что ты круто играешь.
– Ты только сейчас это понял? Да про меня ж в газете писали!
В газете Times Union про Колча и правда писали, только не в связи с его музыкальным талантом. Слава областного масштаба нашла героя после того, как они с Клаудио угнали чью-то яхту и отправились в дальнее плавание по реке Гудзон, но потерпели крушение, так как управлять яхтой ни один из них не умел. Несильная волна вынесла их на один из бесчисленных гудзонских островов, и Клаудио, который в преддверии путешествия закинулся колесами, тотчас вообразил себя дикарем-островитянином. Раздевшись догола и вооружившись длинной палкой, он побежал охотиться на галлюцинацию в виде стада диких свиней, а Колч побежал за ним. Тут-то их и настиг речной патруль.
