был буддистом, Мустафи упоминает, что его дочь Олджей-хатун решила основать ханику, или дервишский монастырь, на месте могилы своего отца [Qazvini 2008: 69; Zipoli 1978]. Некоторые авторы интерпретировали это как акт нарушения корука новообращенной мусульманкой, дочерью Аргуна, заключающийся не только в оскорблении «тайного» места, но и конкретно — во вторжении туда «носителей исламской святости» [DeWeese 1994: 192]. Однако можно считать, что такое «нарушение» монгольской традиции имело место и при покровительстве суфийским постройкам от лица этой хатун, и в процессе исламизации, происходившем при Монгольском дворе. Дочь буддийского царя не просто построила место религиозного поклонения, чуждого религии ее отца, но сделала это на той горе, где покоилось его тело, которая, согласно монгольской традиции, должно было стать святым местом из-за нахождения там его захоронения. Это, на мой взгляд, хороший пример слияния монгольской традиции с местными религиями Ирана. Как уже упоминалось ранее, связь между монгольскими хатунами и суфизмом и его близость к ордам, несомненно, могли привести к появлению такого вида патронажа, однако примеры подобной связи в ранний период монгольского правления в Иране невелики. Хорошо известен случай Булуган-хатун «Бозорг», жены Абаки и Аргуна. Мелвилл отмечает, что она была связана с шейхами и защищала мусульман, несмотря на то что ее мужья благоволили христианам и буддистам[393].

Помимо этих примеров, большинство исламских фондов в этот ранний период были основаны женщинами, которые, хотя и были связаны брачными узами с монгольской правящей семьей, принадлежали к регионам Южного Ирана и Анатолии. Это интересно, поскольку может пролить свет на культурную ассимиляцию монголов, подчеркивая важную роль, которую тюркские женщины с периферии царства сыграли в исламизации Монгольского двора[394]. В провинции Керман во время длительного правления Теркен Кутлуг-хатун (пр. 1257–1283) покровительство исламу в виде строительства зданий стало обычным явлением. Хотя в местных хрониках нет четких сведений о том, была ли эта тюркская женщина мусульманкой с раннего возраста, она, несомненно, выросла как рабыня в мусульманской среде [Quade — Reutter 2003: 119]. Добравшись до вершины политической карьеры в регионе Керман, она поспешила обновить мечеть Джами в городе, лично профинансировав установку новой двери [Parizi 1976–1977:235,333]. Такая финансовая поддержка мусульманских учреждений способствовала формированию мнения, что «пожилая дама [Теркен Кутлуг] является образцом исламских добродетелей, защитницей шейхов и других духовных лиц, преумножая пожертвования и творя благочестивые дела» [Aubin 1995: 34–35; U^ok 1983: 64–65][395]. Помимо пожертвования на восстановление двери главной мечети Кермана, она внесла вклад в строительство некоторых других зданий в своем городе. Например, известно, что после ее смерти в Тебризе ее дочь Биби-Теркен отвезла тело матери обратно в Керман и похоронила в медресе, построенном по заказу Теркен-хатун и носившем в то время ее имя[396].

Стоит отметить, что, хотя источники считают Теркен образцом исламской женщины, она без колебаний выдала свою дочь-мусульманку Падишах-хатун (ум. 1295) замуж за «язычника» Абака-хана «по монгольским обычаям»[397]. Этот брак закрепил стратеги — ческий союз между ее родом и монгольскими правителями Ирана и послужил свидетельством того, что она более прагматично относилась к исламской религиозной практике. Это показывает личный характер религиозной веры, которая была не просто вопросом индивидуального прагматизма или сектантской лояльности. Политический прагматизм и вера Теркен не помешали ее дочерям продолжить ее наследие в плане религиозного патронажа. Падишах-хатун смогла внести свой вклад в развитие исламской среды, находясь в Анатолии, и есть предположение, что она помогла финансировать строительство купольного мавзолея в медресе «Чифте Минарет» в Эрзруме [Muhaddith 1984: 201; U^ok 1983: 78; Brookshaw 2005; Rogers 1976: 76–77; Melville 2009: 76; Nicola 2014a: 149–150]. Вернувшись в Керман, она продолжила свою меценатскую деятельность и «установила закон, справедливость и честность [до такой степени], что султаны мира казались незначительными, она дала много пособий и выплат ученым и приказала [построить] необыкновенные медресе и мечети» [Muhaddith 1984: 202]. Падишах-хатун покровительствовала религии как в Анатолии, так и в Кермане. Возможно, она приобрела уверенность за годы жизни среди анатолийских сельджуков, где женский патронаж был устоявшейся практикой и где ей, возможно, показали, какой политический потенциал имеет финансирование ислама[398].

На деле кутлугханиды из Кермана были не единственной династией монгольских подданных, которая внесла свой вклад в покровительство исламу. Еще до создания Монгольской империи во второй половине XII века в провинции Фарс при династии сельджукидов женщина по имени Захиде-хатун собрала все деньги, доставшиеся ей от предков после смерти мужа, и направила их на приобретение вакфа (благочестивого фонда) для медресе, которое она построила в Ширазе [Shirazi 1972:45; Lambton 1988: 150; Limbert 2004: 64]. В период правления хулагуидов в провинции Фарс было три женщины, которые исполняли обязанности регентш региона, и по крайней мере две из них следовали традиции содействия основанию религиозных зданий. Первой из них была Туркан-хатун, жена Саада II атабега Фарса, а затем Сельджук-шаха [Rawshan, Musavi 1994, II: 935–936; Boyle 1971: 306–307; Shirazi 1972: 62]. Как уже упоминалось, она правила недолго и однажды ночью была зверски убита своим вторым мужем, когда он был пьян. Но до этого трагического эпизода она выделила средства на строительство мечети в столице своей провинции (Ширазе) в комплексе дворца атабега [Limbert 2004: 16, 63]. Она упоминается с уважением в исторических хрониках того периода, а также у известного персидского поэта Саади, который считал, что пока династия салгуридов правит в регионе, религии не будет нанесен вред [Brookshaw 2005: 187–188, прим. 44]. О мечети мы также узнаем у Рашид ад-Дина, который упоминает, что после смерти дочери Абеш-хатун «ее тело отвезли в Шираз и похоронили в Медресе-е Адудия, которую ее мать построила в честь Адуд ад-Дина Мухаммеда» [Muhaddith 2003: 125; Rawshan, Musavi 1994, II: 936–937; Boyle 1971: 307].

Наконец, интересен пример Курдуджин-хатун, которая принадлежала к «новому поколению» монголов, выросших в Иране, но также имела родственные связи с монгольской правящей семьей через своего отца, с салгуридами Фарса — через мать и с каракитаидами Кермана — через брак с Союргатмишем [Aigle 2005b: 131–132]. Она принимала постоянное участие в междинастических войнах и централизаторских процессах, начавшихся в Государстве Хулагуидов после обращения Газана в ислам. Однако при Абу Саиде (пр. 1317–1335) ей передали управление доходами столицы Фарса, и на эти средства она предприняла строительство «многих общественных зданий в Ширазе, включая мечети, медресе и больницу» [Brookshaw 2005: 188, прим. 45]. В одном из местных сказаний Шираза исламская школа упоминается как «медресе Курдуджин»; отмечается, что она также была местом захоронения принцев и принцесс города [Shirazi 1972: 93; Ayati 2004: 345;