Шрифт:
Закладка:
Оконкво выпрямилась.
– Ты это серьезно?
– У Рудо в личном деле в будущем нет ничего подобного.
– Возможно, но это решать трибуналу! Есть вещи, которые офицеры делать не должны. То, что люди делать не должны.
Иеканджика не могла возразить. Лейтенант Набвире жив, и его будут судить в соответствии с дисциплинарным Уставом. Точно так же, как осудят Оконкво, если она сфальсифицирует доказательства. Во что же она сама превратилась? Мораль имеет значение. Но большее ли, чем закон причинности?
– Мне жаль такое говорить о твоей матери, но бригадир Иеканджика – ужасный человек, жестокий офицер, одержимый политикой и влиянием. Однако ее убийство может сделать ситуацию еще хуже.
– Все мы замешаны в политике, – неуверенно сказала Иеканджика.
– Ты – может быть. Допускаю, что и большинство офицеров, – сказала Оконкво. – Но так не должно быть, если люди верят в некую высшую цель.
– А вы действительно в это верите?
– Да.
– Тогда вы редкий офицер, – сказала Иеканджика.
У Оконкво задрожали руки. Она достала еще сигарету из мятого металлического портсигара, прикурила. Уголек отблескивал красным на скулах. Она отвела взгляд, бесцельно тыча пальцем в иконки. Тридцать-сорок лет спустя Экспедиционный Отряд станет другим. Офицеры станут другими. Большинство из тех, кто жил и служил на тот момент, когда Экспедиционный Отряд прошел через Кукольную Ось, выросли с верой в их миссию и мечту, которые становились все сильнее. А с чего началась эта мечта? Судя по всему, она родилась не в сердце Рудо. Полковник Оконкво была частью политической элиты Союза, и она несла это в себе. По крайней мере, она верила в то, что мораль выше ее самой.
Оконкво очистила голографический монитор.
– Помимо беспокойства насчет Рудо и хода истории, ты должна бы быть рада, что твоя мать выживет, – сказала она.
Иеканджика не проработала в Отделах аудита и внутренних дел столь же долго, как Оконкво, но служащие отделов были дотошными следователями. Заявление Оконкво – проверка.
– То, что сделала Рудо, за пределами военных законов, – сказала она. – Однако неразбериха вызвана моим появлением. У Экспедиционного Отряда впереди еще много судов, но после большого числа жертвоприношений мы придем в нужное место. И это сейчас под угрозой. Рудо важна для этих событий.
– Рудо и ее сообщники по заговору планировали убить собрата-офицера еще до того, как ты прибыла в прошлое, – сказала Оконкво. – Это чересчур.
– Она совершила ошибку, – сказала Иеканджика. – Давайте не будем сосредотачиваться на том, что одна ошибка избавит нас от принесения в жертву десятков лояльных офицеров и матросов.
Оконкво долго смотрела на нее.
– Я помогу тебе, но не стану прикрывать преступника. Пусть Рудо хоть казнят.
Белизариус ненавидел сам факт своего существования. Его ненависть к себе была горячей, как лихорадка. Родись он человеком, Дворнягой или даже Куклой, он бы не ощущал себя таким ничтожеством и не смог бы причинить столько вреда. Он судорожно вдохнул, будто чувство вины было физической силой, могущей раздавить его.
И шагнул в сторону Hortus quantus.
Они стояли неподвижно. Сколько ни жди, не увидишь движения даже усовершенствованными глазами. Развернувшись, Белизариус пошел прочь, к складам инструмента, быстро, но так, чтобы не привлечь внимания. Аппарат для общения с Hortus quantus все так же был у него с собой. Вздохнув, Белизариус пристегнул его обратно на грудь и спешно пошел обратно.
– Что вы делаете? – спросил Святой Матфей. – Вы выглядите подозрительно!
– Возможно, я ошибся.
Живущий внутри его аферист уловил в голосе отчаяние.
Он остановился у края стада так, будто это теперь не поле живых существ, а кладбище, священный покой которого нельзя нарушать. Виновато глядя на замерзшие инопланетные кусты и траву, Белизариус начал пробираться к небольшому возвышению, на котором стоял недавно, разговаривая со старейшинами Hortus quantus. Стадо стояло в зловещей неподвижности.
Он узнал того, с кем больше всего разговаривал. Рост один и шесть десятых метра, не считая листьев, добавлявших еще семьдесят один сантиметр, цепляя еле уловимый ветерок; небольшие горизонтальные повреждения на черной коже правой передней ноги, сквозь которые виднелся неживой лед внутри.
«Старший», – написал Белизариус. Пластина на груди зашипела, пьезоэлектрическое сопло выпустило нужный запах. Долгое время слово висело на экране, одно.
Что же он сделал с их миром? Настоящее для Hortus quantus было шириной в двадцать два года, а возможно, и намного больше. Это регулировалось, как он теперь понял, не только потоком пыльцы из будущего, идущим в прошлое, но и хитросплетением линий квантовой спутанности. Теперь их настоящее стало немного длиннее, как у него самого. Вспышки картин мира, двигающегося слишком быстро, лишенные контекста и взаимоотношений. Возможно, для них это то же самое, что для Белизариуса выйти из квантовой фуги или savant, превращаясь в обычного человека.
Нагрудная пластина Белизариуса регистрировала приходящие запахи, но они не превращались в слова на экране. Что бы ни было сказано, оно заставило слово «старший» померкнуть. Старший ответил противоположным словом, или отрицательно, что переписало разговор, будто его и не было.
«Помощь», – написал Белизариус. Слово было еле различимым, отчасти здесь, отчасти не здесь, вопрос.
Рядом появилось другое слово. И еще одно.
«Темно. Один».
Глаза Белизариуса обожгло слезами. В животе все сжалось. Hortus quantus являлись коллективным разумом, огромным сознанием, сотканным воедино квантовой спутанностью, а он разделил их на множество одиноких существ. Не защищаемые друг другом, отрезанные от других в стаде, уязвимые перед окружающим миром. Белизариусу отчаянно хотелось наказания за это, любого приговора, если только все это можно обратить вспять.
Он стер слово «один».
Он поможет им, как-нибудь.
«Племя», – написал он на том месте, где было слово «один». «Расти снова», – написал он рядом, пусть это и имело значение окончания жизни в словаре значений, над которыми исследователи Союза никогда не задумывались.
Нагрудная пластина слегка щелкнула, рецепторы восприняли другие запахи. Он ожидал ответа, но слова «расти снова» начали меркнуть. Появились новые слова вокруг слова «племя».
«Плохое происхождение»/ «плохая пыльца». Синоним неискренности в словаре Hortus quantus, ненадлежащие гены, отправленные в прошлое, не подготавливающие нынешнее поколение Hortus quantus к будущему.
Но старший продолжал изменять сообщение у него на глазах, используя комбинации запахов, то, чего в Союзе никогда прежде не наблюдали.
