За воротами сгустилась распутица,

           И хрипит от злобы стая ворон…

Милка наблюдала за мной исподлобья и от волнения грызла ноготь на указательном пальце:

– Ну как? Это стихи?

Мне было больно дышать, но я выдавила:

– Да. Это стихи.

– О! Круто! – обрадовалась она.

Я поднялась, хотя ноги сделались совсем слабыми:

– Извини. Мне нужно выйти. Что-то меня…

Ее личико сочувственно искривилось:

– Ох… Знаешь, где туалет?

Наспех кивнув, я выскочила из комнаты, бросив: «Я сейчас!» Но туалет искать не стала, хотя ощущение было такое, что меня и впрямь может стошнить. Но я выскочила из дома и застыла на крыльце, увидев Артура, который мирно болтал о чем-то со старым другом.

Наверное, на моем лице все было написано слишком разборчиво, потому что Артур тут же вскочил.

– Опять? – он умело изобразил сострадание. – Юр, извини, мы отъедем. У Сашки тоже… проблемы со здоровьем.

Схватив за руку, он доволок меня до машины. Только усадив на привычное пассажирское сиденье и усевшись рядом, Артур позволил себе спросить:

– Ну что?

Не могу объяснить, как это произошло, не такая уж у меня идеальная память, но я повторила стихи Вики слово в слово. Артур слушал меня, и лицо его мрачнело с каждой строчкой.

– Кто это написал? – спросил он, когда я замолчала.

– А ты сам не понял?

Он шумно и глубоко втянул воздух:

– Вика. Господи… Мне так не хотелось, чтобы это оказалась она…

– Ты же понял, да? Она любила Павла. Своего «сводного брата». Наверное, там, на скале, она призналась ему, а он…

– Нет! Нет, – Артур с силой ударил по рулю. – Да что ж это за скотский кошмар такой?!

– У нее сильно обожжена рука. Артур, мне кажется, это она пыталась сжечь нас…

Он простонал:

– Я идиот… Только сейчас дошло: Вика же сказала, что второго июля, когда убили Пашу, видела Ромку в Парке монстров. И тем самым составила алиби и ему, и себе. Но я не уточнил у Ромки, видел ли он ее? А потом, когда уже стало ясно, что он был не в парке, а в аэропорту, почему я, к дьяволу, не вспомнил Викины слова?!

– Слишком много всего обрушилось на тебя.

– Но я же чертов профи! Я обязан был все держать в голове! – С трудом сглотнув, он признался, не глядя на нее: – После пожара возле нашего домика обнаружили пустую канистру из-под бензина. Я видел точно такую в Юркином гараже… Но я убедил себя в том, что таких канистр тысячи. Сашка, я полный кретин!

– Тетрадь со стихами у Виктории в комоде.

Мне больше нечего было добавить, я ждала, что скажет он. А ему требовалось время, чтобы сжиться с мыслью: он теряет и второго друга. Само детство с шалашами за домом летом и клюшками, обмотанными черной изолентой, зимой, детство, полное вкладышей от жвачки и первых конструкторов «Лего», уходило сейчас от него навсегда.

Мне нечем было утешить Артура: своего детства я тоже лишилась. Слишком больно было вспоминать…

* * *

«Артур, почему-то я решила рассказать обо всем именно тебе, хотя письма я написала каждому. Но остальным не стоит этого знать…

Не думай, я не держу на тебя зла. Ты хорошо ко мне относился, но не смог поступиться принципами. И не стоило. К тому же Паша был твоим другом. А для меня стал самой мучительной любовью жизни…

Сможешь ли ты понять, каково это – любить без малейшей надежды на взаимность? Вряд ли такому, как ты, довелось пережить подобное. Жизнь превращается в ожидание: зайдет ли он сегодня? Может, позвонит? Его веселый голос способен расцветить самый унылый день…

Ты ведь помнишь, каким он был? Солнечный свет, заключенный в человеческое тело… А в глубине его детского взгляда подрагивала робкая тревога: вы не обидите меня? Вы меня любите?

Откуда это было в нем? Может, вы унижали Пашку в детстве? Смеялись над ним? Подростки бывают жестоки даже с теми, кто им дорог: они самоутверждаются, подпитываясь чужим страданием?

Не знаю, как ты, а Юра мог быть груб с братом. Он жесткий человек. Холодный. А Пашка – само тепло… Неудивительно, что меня так потянуло к нему, правда?

Я увидела его уже после нашей с Юрой свадьбы: Пашка тогда был в армии. А когда вернулся, то первым делом прибежал к брату. Ко мне… Только меня он не разглядел: все его существо уже заняла Светлана, которую он встретил в том городе, где служил. В Самаре, что ли? Или Саратове – она приезжала туда к сестре.

В тот день для Паши уже было решено, что он уезжает в Крым к своей Светочке-статуэточке… Боже, как я ненавижу ее! А мне в тот же день стало ясно, что я должна быть рядом с Павлом. Если не вместе, то хотя бы поблизости… Я будто очнулась от тягостного забытья, которым была вся моя жизнь до этой встречи, и оказалась в единственно возможной реальности.

Звучит странно? Но ты же помнишь, каким он был? Он никогда ни о ком не сказал плохого слова. Не ныл и не жаловался. Его мир полон невероятных идей! Знаешь, сколько всего Паша придумал еще до Парка монстров? Он пытался изменить мир к лучшему… Если б не я, однажды это могло у него получиться. Я лишила человечество последнего шанса.

А еще от него всегда исходила энергетика юности. До последнего дня. Ты ведь знаешь ее аромат? Он как первый запах весны: вдохнешь, голова закружится, и начинаешь верить, будто и правда все еще впереди. Разве я могла отпустить такого человека?

Знал бы ты, чего мне стоило уговорить Юру бросить Москву! Я спекулировала здоровьем дочери, твердила, что в Крыму более здоровый климат для ребенка. И его брат там… Не мой возлюбленный, нет! Об этом муж узнал только сейчас…

Спросишь: стоило ли оно того? Ну, для меня переезд ничего не изменил: Паша по-прежнему никого не видел, кроме своей Светланки… Зато я могла видеть его. И каждая встреча стала песней счастья. Думаешь, почему я так часто устраивала семейные обеды? Не такая уж я гостеприимная, если на то пошло… И готовить терпеть не могу. Но я готова была часами стоять у плиты, лишь бы только увидеть его улыбку: сердце выскакивало из груди, как у влюбленной школьницы, на переменке увидевшей Его!

Я ничего не хотела менять, понимаешь? Мне хватило бы этих маленьких радостей, рассыпанных по десятилетиям… Но лишиться их я не могла. И когда в его жизни возникла эта сибирская Снегурочка, я начала просто сходить с ума. С существованием Светланы мне