— А я уже собрался к себе в полк возвращаться. Надоело тут фигней заниматься, честно говоря. По настоящему делу соскучился.

Крамской не слышал слов своего заместителя. Казалось, его целиком захватили сведения, принесенные Крюковым.

— Интересно, что общего могло быть у Анвара с Санчесом?

Волгин отмахнулся.

— Тот террорист, и этот террорист.

Крюков не согласился.

— Я подозреваю игру посложнее, — сказал он. — Санчес был наследником американского миллиардера Рабиновича. Как и Гершензон. Сейчас оба мертвы, а дочка Гершензона пропала. Возможно, она похищена людьми все того же Анвара.

— Ему-то это зачем? — не понял Волгин.

— Думаешь, что Анвар работает на неизвестного нам наследника? — предположил Крамской. — Надо проверить, кто еще может претендовать на «бабки» этого Рябиновича. Нет ли у Гершензона еще братьев или сестер? Я сам этим займусь. Есть какие-нибудь соображения?

Крюков в двух словах рассказал о фотографиях, на которых был изображен Геншензон вместе со Святополком Жидоморовым.

— Я пока могу поискать дочку Гершензона, — предложил Волгин.

Крамской одобрил его решение. Крюкову такой вариант тоже понравился, так как избавлял его самого от необходимости общаться с разъяренным полковником Шабановым. С общего одобрения Волгин отправился исследовать место происшествия.

— А мне что делать? — спросил начальника Крюков.

— Ты пока подготовь отказной материал по взрыву на рынке. Мы должны доказать руководству, что это дело не нашей юрисдикции, а обычная разборка между наркоторговцами. И давай подробнее про Жидоморова.

Крюков еще раз рассказал о фотографиях. Крамской внимательно выслушал его, потом стал собираться в гости к профессору. Крюков с тоской посмотрел на кипу чистой бумаги. Ему предстояло превратить ее в несокрушимые фактические аргументы, призванные доказать, что проблема национального экстремизма не имеет к случившемуся ни малейшего отношения.

Крамской ушел. Сыщик каменным изваянием застыл над бумагами. Он ощущал полную потерю тонуса, как всегда при составлении документов.

«Пойти бы к доктору и попросить у него справку, что в течение месяца старшему оперуполномоченному капитану Крюкову категорически запрещается прикасаться к каким бы то ни было документам», — размечтался сыщик.

Чтобы хоть немного взбодриться, он зарядил кофеварку и сварил себе чашку эспрессо. Не помогло. Сварил еще одну. Тонус на нуле. Пока Крюков размышлял на предмет — не сварить ли еще пару — раздался телефонный звонок.

«Вдруг это срочный вызов?» — подумал он.

Оперу страшно захотелось отправиться прямо сейчас на место какого-нибудь преступления. Лишь бы не писать никаких дурацких бумажек. Он решительно поднял телефонную трубку.

— Опер Крюк, «Отдел расизма и расовой дискриминации», — представился он.

— Крюк, это Крамской! — прокричал голос в трубке. — Я у Жидоморова. Его убили, приезжай быстрее.

«Ты этого хотел?» — спросил себя сыщик, спешно покидая кабинет.

Поздним вечером того же дня Крюков загрузил в «рябуху» Алана и более или менее пришедшего в себя Хорста. И повез их к бабушке Фире.

Та долго не открывала, наконец, послышались шаги, и дверь открылась.

— Как вы себя чувствуете? — с беспокойством спросил сыщик с порога.

— Еще да, — ответила старушка.

Весть о пропаже внучки она перенесла стойко, только все время вздыхала.

— И за что все эти цорес на мою бедную еврейскую голову?

За чаем обсуждали главный вопрос — кто и почему мог похитить Машку?

— Мы все время отстаем как минимум на один ход, а то и больше, — констатировал Крюков. — Мы не успели определиться, мог ли Жидоморов быть наследником Рабиновича, а его уже убили. И знаете, чему я больше всего удивился? Что рядом с его телом я не нашел ничего, указывающего на причастность нашего друга, — он указал на Хорста. — То ли убийцы поспешили, то ли у них улики кончились. Не успели мы сообразить, что Машка крайняя, как ее похитили.

— Или убили, — тихо, чтобы не слышала старушка, вышедшая в кухню, подсказал Алан.

— Это в том случае, если имеется еще один наследник, — уточнил Крюков.

— Нету никаких наследников, — бабушка Фира оказалась гораздо ближе, чем они предполагали, и слышала она тоже гораздо лучше, чем про нее думали. — Машку украли, чтобы жениться на ней и получить наследство. Пока этого не произойдет, она в безопасности. А вот та бедная девочка, которую убили… Я бы расстреляла этих мерзавцев собственными руками! Это говорю вам я, старая еврейская партизанка!

Спорить с ней никто не захотел. А, собственно, о чем тут спорить?

— Кто ее похитил, и куда ее могли вывезти? Вот два ключевых вопроса, — определил опер. — Кто — понятно. То есть было понятно. Я думал, что за всем этим стоит Жидоморов, но оказалось, что он в этой цепочке — не первое звено. За ним — шишки покрупнее. А связь, я думаю, идет через Анвара. В последнее время, куда ни сунешься, отовсюду его уши торчат.

Алан засопел. Сыщик внимательно посмотрел на него.

— Хочешь что-то добавить?

Алан рассудительно произнес:

— В общем, да. Анвар меня вербовал. Для этого его люди вывозили меня к нему в особняк. Это где-то под Москвой. Наверняка Санчес там же и взрывчатку у Анвара получал.

— Где-то под Москвой? Точное место, — усмехнулся опер. — Остается поехать туда и…

— Соберем группу и налетим, — Хорст еще толком не пришел в себя, поэтому не понял иронии сыщика. — Всех перемочим! Атака рейнджеров.

Крюков хлопнул его по плечу.

— Отдыхай пока. А лучше маме позвони, рейнджер хренов. Когда ее последний раз видел? Так давай звони, обрадуй. Скажи, что ты пока еще живой и на свободе.

Хорст автоматически снял трубку телефона и набрал домашний номер. Сначала он говорил негромко. Потом вдруг удивленно поднял брови и обратился к Крюкову и остальным:

— У меня дома сидит сестра Татьянки. Та ей оставила какие-то бумаги и велела передать их мне, если с ней что-нибудь случится.

— Пусть едет сюда, — распорядился Крюков. — И как можно быстрее.

Хорст передал приказ. В это время с кухни донесся голос бабушки Фиры.

— Идите пить чай!

На большой, метров в двадцать, кухне за массивным столом сидели двое, Барин и Оборотень. Белый потолок кухни пересекали черные деревянные балки. Над столом свисала, сияя тусклой бронзой, лампа, стилизованная под старинную керосиновую. Стариной веяло от чугунной плиты и от дубового буфета. Даже холодильник имел вид изразцовой печи.

Здесь Барин чувствовал себя комфортно. Здесь не надо было прикидываться любителем экзотических блюд и напитков. Пил и ел то, что хотел и сколько хотел.

Сейчас комфортное состояние он ценил особенно. Нервы стали совсем ни к черту. На работе против него собралась целая коалиция, враги так и норовили обжать со всех сторон, спасало только особое доверие президента. Но это неустойчивое равновесие могло рухнуть в