Шрифт:
Закладка:
Мы ели, пили, разговаривали. Все как в тот самый первый вечер. Вот только тональность была совсем иной. Как ни пыталась я взять себя в руки, ничего не получалось. К тому же я видела: Витька взвинчен не меньше и сквозь улыбку проскальзывает что-то злое, почти волчье. Вряд ли в мой адрес, но это было уже неважно.
Лучше б нам сегодня не встречаться.
И все-таки меня сорвало.
Когда обнаружила его руку на своем бедре.
Спихнула локтем и сказала на ухо:
— Вить, пожалуйста, прекрати меня лапать при всех.
И ведь хотела вроде как в шутку, со смешком, а получилось…
Он посмотрел на меня удивленно, убрал руку и даже чуть отодвинулся. Сидели мы на скамейках, так что сделать это было нетрудно.
Тамара чуть приподняла брови, словно спрашивая: «Все в порядке?»
Я покачала головой: «Нормально».
Нет, не нормально. С какого фига вдруг так разобрало-то? Как ни пыталась раскопать залежи мыслей, ничего не накапывалось.
Может быть, его упорное «расскажу потом»? Но это же глупо. Мало ли какие причины. Кто-то был рядом, когда звонил, например. Или все в процессе, не о чем особо рассказывать.
Оставалось только одно. То мерзкое бабское состояние, когда бесит буквально все. Когда хочется одновременно кусаться, плакать и сожрать торт. Без причины. Потому что гормон зашел за гормон.
Может, домой пойти, пока действительно не начала кусаться и плакать?
Но я честно отсидела еще минут сорок. Пила, ела, болтала, смеялась. Очень старательно. Наверно, Тимаевы были крайне удивлены, что мы ведем себя не как два маньяка, которые с трудом дожидаются, когда выйдут за калитку и набросятся друг на друга, а как супружеская пара со стажем, поссорившаяся по пути в гости и старательно изображающая, что все хорошо.
Когда я собралась уходить и Витька встал следом, Тамара оттащила меня в сторонку.
— Рит, вы что, поцапались? Уже?
— Н-нет. Но… блин, не знаю. Постараюсь дойти до дома так, чтобы никто никого не убил. Судя по тому, как мы собачились раньше, такой вариант не исключен. Хотя сейчас, вроде, и причины нет.
— Знакомая фигня, — хмыкнула она. — Иногда тоже хочется Темчика убить, а почему — не знаю.
И я честно пыталась. Но хватило метров на двадцать. Пока Витька не поинтересовался мерзким тоном:
— Рит, а что за херня вообще творится?
Если бы он спросил как-то иначе, возможно, я бы и удержалась. Сказала бы, что болит голова, что Бобер вынес мозг двухдневным нытьем. Но ему, кажется, тоже хотелось поругаться, и мне словно чеку выдернуло.
— Витя, я терпеть не могу, когда меня лапают за задницу при посторонних людях!
Это было единственное, за что я могла уцепиться. Потому что другой причины, которую можно было бы отчетливо сформулировать, придумать не смогла.
— А устраивать цирк при посторонних людях — это нормально? Все выглядело так, как будто тебя выбесило, что я пришел. Нашла к чему прикопаться, да? Ну извините, королева, что дотронулся до вашей жопы. Больше не прикоснусь.
Корвину явно не понравился его тон, и он залился сердитым лаем. Я прибавила шагу, Витька шел сзади.
Все было глупо. Глупее не придумаешь. Вообще без причины. Но люди ссорятся. И да, самые ядерные ссоры происходят на пустом месте. Потому что двое вдруг слили друг на друга свое раздражение. Да, так нельзя. Но так происходит.
— Спокойной ночи, — донеслось из-за спины, когда мы дошли до его дома.
Открылась и закрылась калитка. Вздохнув тяжело, я поплелась дальше.
Идиотка!!!
Глава 32
Виктор
Мама услышала, что я пришел, выглянула из комнаты и, ни слова не говоря, нырнула обратно. Поджав губы и с видом глубокого неодобрения.
Уж если появился на даче, должен сидеть с ней неотвязно и слушать вселенской важности новости о том, что к Люсе приехали внуки, а у Муси сдохли куры. Намеки на то, что я не знаю ни Люси, ни Муси, а внуки с курами мне до одного места, не прокатывали. Я был обязан. А если утек — смертельная обида.
Что-то я для всех сегодня дежурная жопа, на которой можно оторваться.
Кстати, про жопу — это что вообще такое было?
Разделся, лег, уперся глазами в полосу от уличного фонаря на потолке.
Вряд ли Ритку так вспенило из-за того, что я руку на бедро под столом положил. Даже если и правда не любит. По ходу, она уже была готова, когда я пришел. Посмотрела так, будто вернулись на месяц назад, во времена пограничного конфликта. Наверняка и Тома с Темой заметили, что веселье наигранное. И что мы друг на друга не смотрим.
Разозлилась, что приехал только сегодня? Или потому, что не рассказал сразу, в чем засада?
Ну… может быть. Если хорошо подумать, я бы тоже немного психанул, если б она скрывала от меня какие-то свои проблемы, туманно обещая рассказать потом. Может, даже и не немного. А уж если ей еще баба Нюра что-то шепнула… Хотя отношения у нас с ней сложились вполне доверительные, все равно из нас двоих ее фаворитом был не я. А дело касалось Ритки напрямую. Именно поэтому я не хотел ничего говорить, пока не будут намечены основные точки. Но баба Нюра могла что-то ляпнуть, хотя я просил этого не делать.
А тут еще ребенок больной, переволновалась за него. Ну и женскую периодическую злобность тоже исключать не стоило. Я не забыл Олеськино «noli me tangere*». Та, правда, не шипела, только поедала шоколад плитками, молчала и сверкала глазами: не подходи. Но, видимо, у всех по-разному.
Я вдруг понял, что вспоминаю об Олесе уже не так, как раньше. Просто: вот это было. Ну, может, с ноткой мягкой грусти, но уже не как порез листом бумаги — глубокий, тонкий и болезненный.
Ладно, Ритка фыркнула на меня, я фыркнул на нее. Потому что эти два дня после разговора со Славкой дались непросто, и я тоже был хорошо на взводе. Пришлось побегать и поругаться так, что небо тряслось. Не нужно вообще было сегодня приезжать и уж тем более идти к Тимаевым. А теперь и ей надо успокоиться, и мне. Завтра зайду, расскажу обо всем.
Мама, конечно, опять будет дуться, что куда-то собрался. А если кто-то заметит меня входящим или выходящим от соседей и доложит по
