испытание. Хотя руки у него были и здоровыми, все равно держать их долго в одном положении тяжело любому человеку. Мое-то положение усугублялось еще и потянутой связкой, поэтому в какой-то момент я чуть ли не отключался от реальности, однако усилием воли сразу же возвращал себя обратно.

«Да ну его на хрен!» — вдруг сверкнуло в моей голове. «Чего я хочу сейчас добиться? Чтобы меня взяли на чемпионат РСФСР? Так я уже в любом случае на него поеду — пусть даже проиграю, меня все равно возьмут запасным! А там, глядишь, и вместо этого псевдокрутого на ринг выпустят. С таким отношением к делу и к своим партнерам по спаррингам он все равно рано или поздно где-нибудь сорвется и что-то отчебучит. А я из-за него сейчас с поврежденной рукой стою и истязаю себя и свой уставший организм, хотя, если по уму, то мне бы сейчас лучше было, наоборот, отдохнуть и привести себя в порядок к моменту отбытия на чемпионат. Вот брошу сейчас руки — и пусть их считают, как хотят, мне плевать!»

Однако я тут же себя одернул. Я культивировал в себе мышление победителя, а такие дурацкие мысли в него совершенно не входили. На самом-то деле сдаваться я не собирался! А вот такие пораженческие размышления были чем-то вроде затуманивания сознания. Примерно как галлюцинации от кислородного голодания, когда человек начинает видеть, слышать и чувствовать то, чего не существует в реальности. Я знал, что такие вещи нужно срочно отгонять от себя, иначе они приведут тебя к поражению раньше, чем ты успеешь все это осознать.

Я уже не так четко ощущал ход времени и не могу сказать, сколько его еще прошло, прежде чем наши динамовские пацаны вернулись с обеда.

— Миха, молодец! Держись, продолжай! — крикнули мне мои друзья. Я не реагировал на их появление — нужно было экономить силы.

— Ну что, давай, сделай этого мелкого! Ты же собирался! — кричали друзья моего соперника.

— Заткнитесь все быстро! — неожиданно зло прикрикнул он на своих болельщиков. Те от неожиданности замолкли, а я понял, что дела у него идут не очень. Если его начали отвлекать посторонние звуки — значит, силы тратятся быстрее, чем ожидал он сам.

Противостояние продолжалось. Я знал, что скоро у моего соперника могут начать сдавать нервы, и он может пуститься на всякие ухищрения и уловки. Поэтому старался держать себя как можно спокойнее — насколько это было возможно. Противостоять нервам можно только спокойствием и уверенностью. В этот момент мой коробок задрожал, и упал на свою широкую часть, начал медленно сползать к пальцам. Мне удалось его удержать хотя далось это крайне непросто — пот по лбу лился ручьем.

— Сдавайся, — зашипел мой соперник.

Я не ответил, а вот коробок у него тоже упал плашмя…

— Куда пошёл, мой хороший, а ну стоять!

— Напоминаю правила, — заговорил Семёныч. — тот, чей коробок упадёт на пол первым — проигрывает.

— Короче, это длинная песня, — обреченно протянул Шпала.

— Да-а-а, похоже, они так до следующего утра могут стоять, — со знанием дела подтвердил Колян.

— Пойдемте, в общем, по номерам, пацаны, — подытожил Лева. — Результаты мы все равно потом узнаем. А лично я после всех этих спаррингов чувствую себя как выжатый лимон. А на свежий, выспавшийся организм и новости воспринимаются гораздо приятнее.

Потолкавшись еще пару минут, болельщики и вправду потянулись к выходу из зала.

— После вашего тихого часа возвращайтесь сюда, — крикнул им вдогонку Григорий Семенович. — Думаю, вам будет интересно, чем все закончится.

— Хорошо, Григорий Семенович! — донеслось уже из коридора.

Вдруг я почувствовал, что мне уже не требуется прежних усилий, чтобы удержаться. Я моментально бросил взгляд на соперника и все понял: он увидел, что Григорий Семенович вместе с остальными тренерами отвлеклись на уходящих ребят, и решил на несколько секунд ослабить руки, чтобы дать себе отдохнуть. Он чуть взмахнул руками, подкинул коробки и стиснул их в кулаки, размял руки. это было всего несколько секунд, но их было достаточно, чтобы мышцы получили отдых. После он обратно поставил коробки на тыльную часть ладони.

— Может, ты еще раскладушку здесь себе поставишь? — прошипел ему я сквозь зубы.

— А чего ты возмущаешься-то? — стараясь оставаться невозмутимым, так же тихо ответил он. — Если хочешь, можешь сделать так же. Я сделаю вид, что ничего не заметил. Нам тут все равно еще, судя по всему, стоять долго, так почему бы себе не помочь?

Ага, знаю я такую «помощь себе». На деле она заключается в провоцировании соперника. Если бы я сейчас поддался на эту уловку и так же расслабил руки, то даю, как говорится, рупь за сто: этот «великий комбинатор» тут же крикнул бы, что я проиграл, и ему действительно могли бы засчитать победу. Не на того напал, дурачок!

— Еще раз так сделаешь, — процедил я, — и я обращусь к тренерам.

Мой соперник только хмыкнул — мол, ишь какой принципиальный выискался.

Так мы простояли, наверное, еще не меньше часа. Во всяком случае, я слышал, как корпус, притихший во время послеобеденного сна, снова постепенно начал наполняться звуками шагов и голосов. Сколько же мы уже так стоим? Часа три, наверное? Или уже больше? А тем временем нам обоим действительно становилось все тяжелее и тяжелее сохранять свое исходное положение. Руки и у меня, и у него уже заметно тряслись, и теоретически даже было возможно, что мы не выдержим в одну и ту же секунду.

— Слушай, — снова заговорил со мной этот хитрец, — Мы же с тобой и так, и так оба в финале. В любом случае оба поедем на чемпионат. Так давай, чтобы ни тебе и не мне — сыграем вничью! На счет три одновременно бросаем руки. Тогда получится, что никто не победил, и мы отправимся туда на равных основаниях! Ни ты, ни я ничего же не потеряем, ну?

— А давай-ка ты на счет раз заткнешься, — выдавил из себя я.

Зря я ответил — травмированная рука начала опускаться, коробок заскользил и полетел вниз. Я выставил ногу, ловя коробок, как футбольный мяч. Он упал на стопу и я остался стоять на одной ноге. Опустить ногу на пол — значило проиграть, о чем тут же сообщил Семёныч.

Вообще, конечно, я в какой-то степени блефовал. Силы мои