Шрифт:
Закладка:
Все дороги ведут в...
Что такое сон? Не с биологической точки зрения, а с литературной, фольклорной, мифологической? Вспомним: у древних греков бог сна Гипнос и бог смерти Танатос - братья. Не в переносном смысле, как "Партия и Ленин - близнецы-братья", а в прямом: Сон - младший брат Смерти. Нечто похожее содержится и в иудаизме. Еврейская мистика тоже утверждает родство сна и смерти: в иудаизме сон - одна шестидесятая часть смерти, смертного сна, так сказать, толика (не такая уж маленькая) смерти.
И, значит, особенность сна, как способа достичь грядущего, заключается в том, что он должен быть максимально приближен к смертному сну. Иными словами, долгий сон в литературе - это временная смерть. Собственно, это ощущение авторы, лучше ли, хуже, но передают нам - в описании анабиотического сна своих героев. Возможно, даже не задумываясь. Например, вот так (курсив везде мой), как в повести Николая Амосова "Записки из будущего":
"...Вот фантастичный саркофаг в центре стеклянного зала. Машины, автоматы, пульт с мигающими лампочками. Бледное, величественное лицо под стеклянной крышкой...
<...>
...Учитывая полную безнадежность своего состояния, я решил подвергнуть себя длительному анабиозу, воспользовавшись установкой для искусственного регулирования жизненных функций, созданной в нашей лаборатории..."
И далее:
"...- Ребята, Иван Николаевич не был счастлив в жизни, вы знаете. Работа дает много, но нужно иметь еще и свое маленькое счастье. Вы все молодые, я хочу пожелать вам уважения к любви, к любимым и побольше ответственности перед ними. Честь нужна не только на работе, но и дома... Выпьем за честь! За совесть!
<...>
Так прошла эта панихида. Все чувствовали, что с сегодняшнего дня начинается что-то новое в жизни, уже без него. Мне - без любимого, им без шефа, без друга. Что-то в жизни исчезло, и у меня уже этого не будет. Можно только привыкнуть, но нельзя заполнить..."
Или вот так:
"...Уже в ванне, включив автоматическую подачу растворов и биоизлучения, я, как всегда делал, чтобы уснуть, начал считать: "Раз, два, три..." Под закрытыми веками замелькали фиолетовые круги, проплыло чье-то очень знакомое лицо... Затем наступило небытие..."
Еще определеннее анабиотический сон рассматривается как смерть или почти смерть в романе Георгия Мартынова "Гость из бездны". Здесь герой действительно умирает, но, благодаря тому, что тело оказалось запаянным в свинцовый саркофаг, ученым будущего (через восемнадцать столетий!) удалось его оживить:
"...Анабиосон допускался на век или полтора, но не больше. Теперь ... всё, связанное со смертью и анабиозом, было изучено гораздо глубже...
<...>
...Опыт вторичного оживления сыграет огромную роль в развитии даже будущей науки".
И далее - финальная строка (перед эпилогом):
"Дмитрий Волгин снова ушел из жизни".
Да и эпиграф, выбранный Мартыновым для романа, недвусмысленно указывает на истинную суть сюжетного приема. Это - слова М. Горького: "Смерть есть факт, подлежащий изучению". А в эпилоге вообще сказано прямым текстом:
"В глубоком сне времени не существует. Тем более, в таком глубоком как смерть".
Такая окраска соответствующих эпизодов характерна, в той или иной степени, для всех произведений, использовавших указанный прием "анабиотического" сна. То же самое можно наблюдать и в вариации данного приема - летаргическом непроизвольном сне.
Тут я вновь хочу вернуться к маковым зарослям, упомянутым Николаем Носовым в его сказочной утопии. Именно пройдя через эти заросли, герои попадают в Страну Блаженных, то есть, в Солнечный город, Гелиополис. Особенно если сопоставить этот, казалось бы, незначительный эпизод с уже цитировавшимся ранее эпизодом утопии Ямбула:
"...Все, достигшие известного предельного возраста, добровольно кончали с собой, ложась возле растения, усыпляющий запах которого вызывал приятную смерть". (Курсив мой - Д. К.).
Иными словами, хотят того авторы или нет, но сон-путешествие в их книгах весьма похож на смерть. И то, что смерть в них оказывается временной, прерывающейся, на самом деле, ничего не значит - мифологические и мифорелигиозные представления о смерти именно так ее и рассматривают - не как полное прекращение существования, но как переход к другим мирам.
А что есть будущее, как не другой мир?
Со смертью такую дорогу в будущее роднит еще и то, что она, эта дорога, этот сон (летаргический или анабиотический) не имеет обратного движения. Дорога односторонняя. Герой не сможет "уснуть в противоположную сторону".
В этом - первая (но не единственная) общая черта с другим приемом - релятивистским замедлением времени. Еще одна черта проявляется в том, как именно изображается полет в космос - с давних времен, с первых произведений жанра. Вот, например, "Принцесса Марса" роман "марсианской" серии Эдгара Райса Берроуза:
"...Блаженное ощущение охватило меня, мускулы мои ослабли, и я был уже близок к тому, чтобы уступить желанию заснуть, как вдруг до моего слуха донесся звук приближающегося лошадиного топота. Я сделал попытку вскочить на ноги, но, к величайшему своему ужасу, обнаружил, что мускулы мои отказываются повиноваться моей воле. Будучи в полном сознании, я не мог пошевельнуть ни одним своим членом, как бы превратившись в камень. И вот в этот самый момент я впервые заметил, что пещеру наполняет какой-то прозрачный туман, заметный лишь у самого выхода, озаренного ярким солнцем... С этой минуты и до полуночи вокруг меня царила тишина смерти!.. Внезапно я ощутил сильный внутренний толчок, мгновенную тошноту, услышал треск как бы ломающегося стального прута и... прямо перед собой увидел... свое собственное тело, распростертое в той же позе, в какой оно пролежало все эти часы: с широко открытыми глазами, устремленными к выходу из пещеры, и с безжизненно раскинутыми руками. Охваченный полнейшей растерянностью, я переводил взгляд со своей недвижимой земной оболочки на стены пещеры..."
И в дальнейшем, в остальных книгах серии, Картер, появляясь у автора и рассказывая ему о своем путешествии, всякий раз удаляется затем в сторону кладбища...
А вот так начало космического путешествия описано у А. Н. Толстого в "Аэлите", написанной под явным влиянием Берроуза:
"...Гусев ... поднялся с колен, но вдруг зашатался, повалился на подушку. Рванул ворот:
- Помираю, Мстислав Сергеевич, мочи нет.
Лось чувствовал: сердце бьется чаще, чаще, уже не бьется, - трепещет мучительно. Бьет кровь в виски. Темнеет свет.
Он пополз к счетчику. Стрелка стремительно поднималась, отмечая невероятную быстроту. Кончался слой воздуха. Уменьшалось притяжение. Компас показывал, что Земля была вертикально внизу. Аппарат, с каждой секундой набирая скорость, с сумасшедшей быстротой уносился в мировое ледяное пространство.
Лось, ломая
