— Не шевелись лучше, если не хочешь завтра хныкать, - предлагаю я, нарочито ласково проводя по ягодице, которая от двух шлепков стала немного горячее.

— Тиран, - охрипшим голосом отзывается Соня.

Я притягиваю ее, жадно обнимаю второй сосок губами и посасываю. Плоть под языком становится каменно-твердой, и каждый раз, когда я облизываю ее кончиком языка, Соня вздрагивает как от крепкого удара током. Обнимаю ее грудь второй рукой, сжимаю нарочно до боли, до вскрика. Мне кажется, что сейчас нам обоим нужна эта агрессия, чтобы освободиться. Это как очищающий огонь: да, будет больно, но потом нас ждет абсолютный покой.

— Хочу… - как в бреду шепчет Соня, немного неуклюже приподнимаясь на коленях и одновременно сжимая пальцы вокруг пряжки моего ремня.

Я бы и рад потянуть нашу прелюдию, но эти развлечения мы оставим до следующего раза. Может даже до утра, когда проснемся, наконец, в одной постели.

Приподнимаю бедра, но не помогаю. Соня нервничает, злится, рычит, как маленький щенок, когда справляется с пряжкой только с третьего раза. Дергает молнию на брюках, тянет их вниз. Пытается вместе с трусами, но ей снова не хватает опыта. Чтобы подстегнуть ее действовать, немного толкаюсь бедрами вперед, чтобы твердая выпуклость члена в трусах ударила ей в ладонь. Пальцы тут же обхватывают мою длину, проводят вниз до самой мошонки.

Вздох.

Ладонь сжимает тугие яйца: сначала несмело а потом почти жестко, до прострела куда-то в копчик. Закрываю глаза, пытаюсь сосчитать до трех и выдохнуть, но куда там; мелкая зараза уже вовсю дрочит меня через трусы и каким-то образом умудряется одновременно расстегивать рубашку. Последние пуговицы почти откручивает, потому что ей явно не хватает терпения.

Моя мелкая и голодная.

Я опрокидываю ее на спину, заставляя балансировать над моими коленями, снова прикусываю сосок, пока отрываю пуговицу с ее джинсов и до упора расстегиваю молнию. Треугольный островок белых кружев притягивает словно магнит. Никогда ее любил, если у женщины под одеждой полный комплект белья. Как будто она заранее приготовилась к сексу и даже решила, в каких позах он будет и сколько раз. А дело ведь не в цвете трусов, если так подумать. И секс — это совсем не про то, что тряпки должны вызывать у мужика слюноотделение.

Секс — это про то, что со своей женщины приятно снимать абсолютно все. Даже простые домашние трусики-шорты с немного растянутыми резинками. Потому что свою женщину хочется трахать в принципе, а не только когда на ней тряпки от модного бренда.

Соня вздрагивает, когда я запускаю пальцы ей в трусики.

Мокрая.

Блядь, нереально мокрая и течет.

Такая горячая, что я не могу удержаться, чтобы без предупреждения втолкнуть в нее сразу два пальца. Толчок бедрами от меня, но я подтягиваю ее навстречу, толкаю, словно свою послушную игрушку, и она поддается, запрокидывая руки словно грешница на костре.

Раздвигаю пальцы внутри, даю привыкнуть к тому, что совсем скоро она получит мой член, который, кажется, никогда не бел таким большим и налитым кровью. Тугие стенки обхватывают меня, пока я потираю большим пальцем клитор. Горошина чувствительной плоти набухает прямо под пальцем, становится такой упругой, что я проглатываю слюну.

На хер все.

Игры, прелюдии, подготовки.

Мы хотим жестко отодрать друг друга, освободиться от всего, что так долго нас мучило.

Я буквально манипулирую Одуваном, как игрушкой: приподнимаю, стаскиваю джинсы до колен, пока она вынимает мой член из трусов. Усаживаю на себя, заводя ноги себе за бедра.

Она сжимает мое плечо, второй рукой — колено.

Разводит ноги без стыда.

В глазах такая похоть, что оглушает, на хрен выбивает из головы последние крохи благоразумия.

Хватаю ее за бедра.

Приподнимаю, давая мгновение, чтобы влага из мокрой промежности растеклась по головке моего члена.

И до упора.

В один толчок.

Хлопком бедрами об яйца, в которых столько спермы, что разорвет, если не сбросить.

Одуван выкрикивает что-то. Кажется, «мамочки», пытается придержать меня коленями, но я снова поднимаю ее и снова насаживаю на себя. Она тугая, плотная, скользкая.

Как в каком-то дурном сериале — гостеприимная, блин, вагина.

Не мило, но правда.

Я как будто беру то, что было предназначено мне с рождения.

И с облегчением выдыхаю, потому что Соня помогает мне, сама задавая амплитуду.

За считанные толчки на хрен забирает инициативу и сама, отбросив мои руки, трахает меня, словно жрица на каком-то грязном дьявольском ритуале. Грудь яростно скачет перед глазами, вздохи из натянутого горла больше похожи на скулеж животного в течке.

Я откидываюсь на спинку кресла, пытаюсь как-то оттянуть удовольствие, но оргазм зреет у основания члена, как какая-то болезнь. Тяжелый, острый. От него уже потряхивает и начинают подгибаться кончики пальцев на ногах.

— Ват так, малыш, - я не разговорчив в сексе, но сейчас хочу, чтобы она слышала мой голос, знала, что может делать все, что угодно — и я буду рад этому. Игры в стыд будут в какой-то другой день. А сегодня... - Давай, трахни меня.

Если не сказать жестче.

Одуван оттягивает зад, выдерживает паузу — и ударяется об меня влажной промежностью, принимая член так глубоко, что я чувствую пульсацию внизу ее живота. В которую, словно ненормальный, долблюсь головкой члена.

Голова тяжелеет.

Позвоночник становится стальным и колючим.

Блядь, давай, давай…

Соня выкрикивает что-то, запрокидывает голову — и следующие толчки мы хаотично, разрушая гармонию нашей дикой страсти, просто отдаемся друг другу. Вторгаемся тело в тело, и это идеально, потому что мы трахаемся душами.

И по хрен, что это звучит как кощунство.

Секс с любимой женщиной — это не про трусы и спущенную сперму.

Это про две хорошо оттраханные души.