но нервы на исходе, и когда уже я приду, потому что мороженого больше не хочется, а социализация переоценена. Тон первых сообщений бодрый и ироничный, но каждое следующее тревожнее предыдущего. После второго толчка и начала вращения станции, дочь сообщила, что Ромик ей больше не нравится, потому что нельзя быть таким ссыкливым придурком, но и взрослые вокруг ведут себя странно. Какая-то безумная тётка из станционного персонала несёт параноидальный бред о нападении инопланетян, которые прямо сейчас похищают станцию, отсюда и боковое ускорение. Катя нашла в себе силы посмеяться над станционными, которые не могут отличить кувыркание от разгонной нагрузки, но по тону видно, что она напугана. «Ответов снаружи станции никому не приходит, наверное что-то со связью, — пишет она, — но я надеюсь, что ты хотя бы прочитаешь мои сообщения. Ты себе не представляешь — эту сумасшедшую реально слушают! Когда я сказала, что, судя по вектору, станция не ускоряется, а начинает вращаться, то есть никакие инопланетяне её никуда не утаскивают, она заявила, что я пособница алиенов. Теперь все на меня странно косятся, а Ромик отсел за дальний стол. Пап, прикинь, они всерьёз готовятся к Первому Контакту! Тоже мне, космики...» Это сообщение было последним, после него прошло около часа.

Между мной и Катей пара километров станции, в другое время рукой подать, но сейчас часть переборок почему-то закрыта, хотя, судя по индикации, разгерметизации в этой части станции нет. Я мог бы вскрыть их «абордажником», но пока быстрее обходить по параллельным линиям и ярусам. Центральная часть «Форсети» имеет кубически-поперечную структуру, все коридоры выглядят одинаково, но маркировка на стенах позволяет более-менее ориентироваться. Людей не видно, то ли все сидят закрытые по каютам, то ли куда-то организованно скучковались. По аварийному регламенту могло быть и так, и эдак, смотря какой сценарий выберет руководство. Странно, что нет обращения от начальника станции, Ганса Цихеля. Он, в целом, внятный опытный мужик, отнюдь не склонный терять голову в экстренных ситуациях. У меня начало складываться впечатление, что очевидная техногенка — сначала со столкновением, потом с нештатным запуском двигателей — не причина, а следствие какого-то другого чэпэ. Уж больно непонятно и нелогично реагирует командная цепочка. Если бы не Катя, добрался бы до Центра управления и посмотрел, что у них творится, но сначала дочь. Меня тревожит, что сообщений от неё больше нет.

Меж тем ускорение нарастало, показывая, что двигатель пристыкованного буксира почему-то до сих пор не заглушён. Кувыркающаяся станция уже создавала серьёзное неудобство для передвижения, потому что суммарный вектор направлен под острым углом к горизонтали, и коридоры превратились в наклонные гладкие тоннели, по которым приходится карабкаться вдоль стен, цепляясь за комингсы каютных люков. Я пожалел, что не надел скафандр — у него хотя бы ботинки магнитятся. Снова проверил сообщения — тишина, общие чаты тоже опустели. Похоже, сеть просто легла под нагрузкой или была отключена намеренно, в целях предотвращения паники. Сомнительное, как по мне, решение. Лучше бы официально объяснили, что происходит. Станционные космики не так стрессоустойчивы, как корабельные экипажи, чёрт знает, что себе надумают.

Новый толчок произошёл, когда я уже почти добрался, до кантины осталось всего ничего — она была почти точно подо мной, двумя ярусами условно «ниже» по направлению искусственной гравитации до аварии. Чтобы не тратить время на вскрытие блокированных проходов, я воспользовался «технической» межэтажной палубой, в которой автоматических заслонок нет. В случае аварии она блокируется вся целиком, поскольку нежилая. База Дальней Разведки на «Форсети» давно, и я успел неплохо изучить станцию. Была тут одна дамочка из технического отдела с отличной фигурой и романтическими порывами… На серьёзные отношения шансов у нас не было — однажды, вернувшись из рейса, я получил записку: «С тобой было весело, но я выхожу замуж, пока!» Ничуть этому не удивился. Однако технические этажи она мне показать успела. Не спрашивайте зачем. Романтика у всех своя.

В общем, я как раз собирался спуститься по переставшему быть вертикальным колодцу прямо к кантине, когда пол содрогнулся, а потом сильный рывок отправил меня в полёт через всё помещение. Шарахнулся спиной об стену и некоторое время лежал, всем телом воспринимая, как стонут несущие конструкции и хрустят переборки станции. Если приложить ухо к палубе, то становилось слышно, как срабатывают межпалубные гермозатворы и сталкиваются с обшивкой обломки. По изменившемуся вектору ускорения я догадался, что буксир, двигатели которого вызвали кувыркание, скорее всего, отстыковался, наконец, от стапеля. Позже я узнал, что был почти прав — какие-то балбесы решили «спасти» станцию и героически подорвали несущую ферму, надеясь избавиться от продолжающего её раскручивать судна. Подрывники из них оказались паршивые — и сами погибли, и заряд рассчитали неверно. Ферма оторвалась с одной стороны, но сложилась по второй, и весь ремонтный причал — трёхсотметровая труба из тысяч тонн конструкционной стали, включающая в себя модульные мастерские, склады, стыковочные узлы, а главное — более сотни человек персонала, — стал ручкой своеобразного реактивного молотка, бойком которого был тот чёртов буксир. Импровизированный «молот Тора» сначала со всей дури шарахнул по станции и только потом оторвался и полетел, кувыркаясь и разбрасывая обломки, полосовать пространство выхлопом. Пока его не унесло достаточно далеко, успел дважды зацепить плазмой станцию, к счастью, по касательной, испарив несколько боковых секций и вызвав внутренние пожары в прилегающих к ним секторах.

«Форсети» — очень прочная конструкция, но такие нагрузки оказались для неё чрезмерными. Местами соединительные фермы не выдержали рывка, деформировались, стыки модулей потеряли герметичность, целые секции стали терять атмосферу. Это ещё не было глобальной катастрофой — автоматика сразу изолировала повреждённые участки, — но связность станции была потеряна, она оказалась разделена на изолированные части. Перейти с одной на другую можно было бы разве что по обшивке, в скафандре, но летающие там многочисленные обломки оставили бы рискнувшему мало шансов.

К счастью, мы с Катей оказались в одном фрагменте станции. К несчастью — катер был пристыкован к другому, и вернуться на него было уже невозможно. В тот момент я этого ещё не знал: оклемавшись от удара об стену, решил, что, как бы там ни было, но до дочери доберусь. Было очевидно, что станции прилично досталось, но мы в центральной части, она отделена от внешней обшивки десятком палуб и сотней отсеков, гравитаторы работают, свет горит, давление не падает, а значит, всё не так уж плохо. Вот тут я как раз ошибался, но мне было простительно — как «соло» я неплохо разбирался в технике, но хреново в людях...

***

— Эй, проснись! Да проснись ты!

— Да, что? — пробурчал я, садясь в нише с койкой.

Удивительно хорошо спится тут, на катере. Сны вот только слишком реалистичные.

— Там тебя по радио вызывали. Воспроизвести?

— Да, давай.

Похрипывающий динамик в животе игрушки сказал серьёзным чужим голосом: «Буксиру «Новая Надежда»