Шрифт:
Закладка:
Но через некоторое время к ней подскочил Канут и, не слушая возражений, потащил сестру танцевать.
– Давай, Ингрид, поесть всегда успеешь!
– Тебе бы поголодать как следует, по другому бы говорил, – проворчала она, пристраиваясь к цепочке танцующих.
– Не думаю. Танцуй же, Ингрид!
– Да ты, никак, выпил!
Он только рассмеялся и завертел сестру в задорной пляске. У неё скоро закружилась голова, стали отниматься ноги, Канут же был неутомим, и она припомнила его рассказы о боях в чужих землях, когда порой приходилось бежать, не снимая доспехов, да ещё с грузом на плечах, от полудня до заката, когда случалось биться, по несколько часов не опуская меча. Она слабо верила его словам, полагая, что это простое хвастовство, но теперь засомневалась – а вдруг это правда? Уж больно неутомим он был.
Сейчас её совсем не коробило то, что брат её, что уж там крутить-вертеть, промышлял грабежами на чужой земле – может быть потому, что не видела его «в деле» и не представляла, на какие проделки он способен. Что ж, и в жестоком прошлом её родины, и в не менее кровавом настоящем жертвы, которые несли люди, уже мало кого удивляли, едва ужасали – срабатывала защитная реакция, произошло привыкание. Ингрид уже довольно спокойно воспринимала и собственные злоключения, ну и понятно, ведь они остались в прошлом, да и для неё всё закончилось хорошо. И вообще, огромному числу других её соотечественников досталось куда больнее.
Задумавшись об этом теперь, она быстро вернулась мыслями к брату и посмотрела на него с любопытством и недоумением. Он танцевал, веселясь от души, синие глаза его горели восторгом. Она вспомнила, как они наполнялись восхищением при взгляде на неё. Она не могла поверить, что этот ласковый и приятный в общении молодой человек мог убивать детей, насиловать женщин без разбора и пытать мужчин ради горстки золота. Она просто не могла в это поверить. Оставалось представить себе местных находников иными, чем у неё на родине, хотя разум и твердил, что это маловероятно.
Она выкинула из головы непрошеные мысли и отдалась веселью.
Танцевали до восхода. Угощения и напитки на столах не убывали, рабы же неслышно появлялись из темноты и расставляли блюда с новыми изысками – для них праздник был, как правило, более тяжёлым, чем будни, временем. Ингрид уже почти привыкла не замечать их. С подноса одного из них она взяла бокал и осторожно пригубила, даже не посмотрев – привычка к хорошей жизни формируется быстро.
Усталость постепенно брала своё, хотелось спать. Ингрид огляделась – веселье было в самом разгаре. Она поставила бокал и потихоньку исчезла – на это никто не обратил внимание.
…
Праздники при дворе шли своим чередом, и повседневная жизнь от них не отставала. Каждое утро Ингрид, одетая в одну тонкую шёлковую ночную рубашку, сползала с кровати, отдёргивала гобелен, прикрывающий окно, и смотрела. Иногда светило солнце, но это было редко, как правило утро встречало её хмуровато либо же совсем хмуро. Дотянувшись до столика у кровати, дочь Сорглана сбрасывала на пол бронзовый диск с укреплёнными в серединке бубенцами, и на звон приходила Эльгинн.
Горничная вообще-то спала в одной комнате с Ингрид, на низенькой постели у стены, но вставала намного раньше и уходила заниматься своими делами. Надо было стирать и приводить в порядок свою одежду и наряды Ингрид, заботиться о завтраке, помогать горничной госпожи Алклеты прибираться в покоях и управляться с сотней других мелких дел. Теперь, после того как был приобретён утюг, на Эльгинн ещё была возложена обязанность гладить всё, начиная с тончайшего белья и заканчивая суконными штанами и куртками графа и его сына. Эльгинн, как ни странно, нравилось это занятие, может, потому, что в этом случае на неё не сгружали другой работы. Да и электрический утюг был в разы легче, чем местные, кованые, которые полагалось набивать углями.
Ей вообще очень нравилось у Ингрид, с её точки зрения это была госпожа, о которой можно только мечтать – она не только ни разу не ударила горничную, но и не повышала голоса, разговаривала исключительно дружески и даже с подчёркнутым уважением. Наверное, именно поэтому Эльгинн так восхищалась своей хозяйкой, а ещё, может, потому, что та знала так много всего и много всего умела.
Горничная приходила и помогала Ингрид одеться в домашнее платье, после чего несла завтрак, состоящий, как правило, из холодных остатков ужина или вчерашнего угощения на пиру и горячего чая, как Ингрид любила. Бал, если и начинался, то вечером, когда небо темнело, а в покоях зажигали свечи. Балы и пиры были похожи друг на друга, устраивались, как правило, через каждые пять дней. Всё остальное время придворные развлекались как могли. Часто устраивалась охота, но на неё Ингрид не ездила – она не видела ни малейшего смысла нестись верхом в толпе, в таких условиях не то что зверя – даже сам лес вряд ли разглядишь.
Правда, в поедании добытой дичины она участвовала охотно – способности императорского повара были поразительны. Конечно, он у повелителя работал не один, и вернее было бы говорить о штате поваров, но вдаваться в подробности не имело смысла, угощайся себе да и всё.
Всё остальное время Ингрид проводила в своей комнате либо же в комнатке Хельга, где он, закончив мастерить турбинку, конструировал что-то ещё. Его объяснений она не поняла, но прониклась тем, что это приспособление, если удастся его доделать, облегчит процедуру получения и сохранения энергии. На одной ручной турбинке можно было бы даже пустить магнитофон, но Ингрид было жалко того, кому придётся турбинку крутить.
Из приобретённого на рынке террианского добра Ингрид и Хельг сумели собрать компьютер получше. Отдельные части в столицу были привезены упакованными, торговцы, сгребавшие что под руку попадётся, не озаботились выпотрошить монитор из коробки, по опыту уже зная, что в подобных коробках обычно находятся полезные вещи, которые в крайнем случае всегда можно перелить в первоклассный металл. Ингрид скупала всё, что могло быть полезно, приобрела даже большую газонокосилку, которую можно было переоборудовать в жатку, о чём она
