Капитан метался по нижней палубе, ища рупор для отдания команд. Ему никак не удавалось прибрать его к рукам. Если корабль, не получив никаких команд, будет идти прежним курсом, то неизбежно разобьется о риф Волчок, известный своим коварством. Наконец капитан увидел рупор за свернутым канатом: тот притаился в засаде и ожидал, чтобы какая-нибудь чайка подлетела поближе. Схватив беглеца, капитан грузно затопал по коридору, вскарабкался по трапу на палубу и в конце концов очутился на капитанском мостике. Он успел как раз вовремя: корабль подходил к Волчку.

Высокие пенистые волны бежали одна за другой. Корабль болтало из стороны в сторону, правда, не в том направлении, куда он держал курс, и это не способствовало увеличению скорости. Свежий ветер, пропитанный запахом йода и ихневмонов, бился в закоулках ушной раковины рулевого, производя звук, близкий к ре-диез и нежный, как пение кулика.

Экипаж неспешно переваривал суп из морских гребешков, плавников, а также лап и хвостов; всю эту снедь капитан получал от правительства по спецзаказу. Беспечные рыбы то и дело стукались головой о корабельную обшивку, и производимый ими звук вызывал неослабный интерес у некоторых пассажиров, путешествовавших по морю впервые. В их числе оказались Олив и Дидиш. Олив была дочерью Марена, а Дидиш – сыном Карло. Марен и Карло составляли исполнительную бригаду, набранную Компанией для практического осуществления строительных работ. Были у технических исполнителей и другие дети, но они останутся до поры до времени где-нибудь в меандрах корабля, занятые созерцанием всевозможных предметов, являющихся частью корабля либо их самих. Сопровождал технических исполнителей старший мастер по имени Арлан. Большая сволочь.

Форштевень мял волны, как пестик – пюре: торговое назначение судна подразумевало весьма умеренную скорость. В душе зрителей тем не менее корабль оставлял незабываемый след – вероятно, вследствие того, что вода в море соленая, а соль, известное дело, консервирует. Чайки, как водится, галдели не переставая и забавлялись, описывая вокруг грот-мачты крутые виражи. Затем они уселись рядком на четвертой рее – что вверху слева – полюбоваться, как баклан будет совершать испытательный полет на спине.

В это время Дидиш как раз демонстрировал Олив хождение на руках. Это так смутило баклана, что он устремился ввысь, но, перепутав направление, со всего маху врезался головой в доски капитанского мостика. Раздался резкий звук удара. От боли баклан зажмурился и выпустил из клюва струйку крови. Капитан обернулся и, пожав плечами, протянул ему свой грязный носовой платок.

Олив заметила упавшего баклана и побежала спросить, нельзя ли взять его на руки. Дидиш все еще ходил вниз головой. Он окликнул Олив, собираясь выкинуть очередное коленце, но девочки рядом не оказалось. Дидиш встал на ноги и непринужденно выругался; это было грубое и все же не лишенное известных достоинств ругательство. Он побрел за Олив, но не особо спешил: женщины вечно паникуют из-за ерунды. Приблизительно через каждые два шага Дидиш шлепал по перилам грязной ладонью, извлекая из металла красивый вибрирующий звон. Ему даже захотелось спеть что-нибудь.

Капитан страшно любил, когда к нему приходили поболтать. Прежде всего потому, что терпеть не мог маячившую впереди скалу, а еще потому, что разговаривать с капитаном при исполнении строго запрещено. Он улыбнулся Олив. От его внимания не укрылось, что у нее стройные ноги, непослушные светлые волосы и облегающий свитер, а под ним два молодых бугорка, которыми младенец Иисус наградил девочку три месяца назад. Как раз в этот момент корабль поравнялся с мысом Волчок, и капитан поднес рупор к губам, чтобы Олив и Дидиш, чья макушка уже показалась над железными ступеньками, могли на него полюбоваться. Он начал громко выкрикивать команды. Олив, правда, ничего не понимала, а у баклана и без того смертельно болела голова.

Капитан опустил рупор и с довольной улыбкой глянул на детей.

– Кого вы зовете? – спросила Олив.

– Зови меня просто «капитан», – ответил капитан.

– Но вы сами кого зовете? – снова спросила Олив.

– Потерпевшего кораблекрушение, – объяснил капитан. – Он сидит на Волчке.

– А что такое Волчок, капитан? – спросил Дидиш.

– Это большущая скала.

– Он что, всегда там? – спросила Олив.

– Кто?

– Потерпевший, – объяснил Дидиш.

– Разумеется, – ответил капитан.

– А почему? – спросила Олив.

– Потому что дурак, – сказал капитан. – И еще потому, что спасать его слишком рискованно.

– Он что, кусается? – предположил Дидиш.

– Нет. Просто он заразный.

– А что с ним?

– Никто не знает, – сказал капитан.

Он снова поднес рупор к губам и заорал с такой силой, что морские катера отнесло на целый кабельтов, точно мух порывом ветра.

Олив и Дидиш стояли, облокотясь на поручни, и следили за огромными медузами, которые, вращаясь, закручивали целые водовороты и ловили в них зазевавшихся рыб; этот способ изобрели австралийские медузы, наведя страх на все побережье.

Капитан поставил рупор и с интересом наблюдал, как ветер разделяет белым пробором волосы Олив. Временами юбка ее взлетала выше коленей и, плещась на ветру, прилипала к бедрам.

С огорчением обнаружив, что никто не обращает на него внимания, баклан жалобно застонал. Тогда Олив вспомнила, зачем пришла, и обернулась к несчастной птице.

– Капитан, – сказала она, – можно мне ее поднять?

– Конечно, – ответил капитан, – если не боишься, что она тебя укусит.

– Так ведь птицы не кусаются.

– Ха-ха-ха! – сказал капитан. – Это непростая птица.

– Что же она тогда такое? – спросил Дидиш.

– Понятия не имею, – сказал капитан. – А это лишь доказывает, что птица ваша непростая, потому как простых птиц я всех знаю наперечет: есть, к примеру, сорока; есть воронка, есть муховертка и сеница ока; а то еще ястребинка, кильватер прибрежный, швартовка, кантор, ракушечник; есть шлюз, клев, сорокопят, глупарь или курвопадка; я уж не говорю про каких-нибудь чаек или курицу обыкновенную, которая на латыни называется «cocotta depilantus».

– Обалдеть! – разинул рот Дидиш. – Сколько вы всего знаете!

– Еще бы, я учился, – сказал капитан.

Олив тем временем взяла баклана на руки и баюкала, нашептывая ему в утешение всякие глупости. А он, довольный, зарылся в собственные перья и мурлыкал, как тапир.

– Смотрите, капитан, он совсем не страшный, – сказала девочка.

– Значит, это ястребинка, – уверенно сказал капитан. – Все ястребинки – очень милые птички, можете не сомневаться.

Баклан был польщен и придал своей голове изысканно-благородный наклон. Олив погладила его.

– Когда мы приплывем, капитан? – спросил Дидиш, который тоже любил птиц, но не так чтобы очень.

– Далеко еще, плыть да плыть. А куда вы, собственно, путь держите?

– В Эксопотамию, – сказал Дидиш.

– Ишь ты, конец неблизкий, – заметил капитан. – Прибавлю-ка я оборотов по такому случаю.

Он исполнил обещанное, и Дидиш счел нужным его поблагодарить.

– Родители ваши что, тоже здесь? – спросил