требований сверху, наказывали, иногда крайне жестоко. Однако Мао, желая отстоять в первую очередь собственное «я», вне всякой логики заключил, что все сбои были связаны со «свирепым отпором со стороны оппозиции на пути к социализму». Он связывал все проблемы с саботажем предполагаемых антипартийных клик и классовых врагов [Yang 2012: 445].

Отказываясь видеть причину беспредела и голода, царивших в деревнях, в «классовой борьбе», которую он сам развязал для противостояния «подложной отчетности, «утаиванию зерна» и «оппортунистам правого толка», Мао настаивал, что «чужеродные классовые элементы» взяли под свой контроль сельские районы КНР. Сельские кадры, которые выступали наиболее лояльными и политически ревностными агентами Мао в развернутой лидером ошибочной кампании, были обвинены в последовавших в ее результате бедствиях. Отчет ЦК КПК от конца 1960 г. трактует все возникшие проблемы как «исключительно вопрос контрреволюционной реставрации и безжалостной контратаки на рабочий люд со стороны землевладельцев и [националистов] Гоминьдана, спрятавшихся в рядах КПК» [Ibid.: 60–61]. ЦК констатировал, что

контрреволюционеры и вредные элементы узурпировали партийное и административное руководство и, под прикрытием кампании против правого уклона… переняли тактику землевладельцев и Гоминьдана, в частности самоуправные побои, аресты и убийства в целях реализации акта всесторонней классовой мести… Лидеры и кадры на всех уровнях стали организаторами и зачинщиками подавления и гнета народа, превратившись в хладнокровных убийц [Ibid.: 62].

Иными словами, все описанные проблемы не следовало считать результатом действия бюрократической системы, которая принуждала к безусловной лояльности агентов, мобилизуемых на непрекращающуюся классовую борьбу против воображаемых врагов. «Реальная проблема» заключалась в подрывной деятельности классовых врагов, затесавшихся в ряды добропорядочных граждан. Неужели верные партийные кадры шли на бесчинства, ощущая на себе давление, заставляющее выполнять изначально неверные политические указания, исходящие из Пекина? В декабре 1960 г. на совещании партийного комитета провинции Хэнань один чиновник обозначил свое стремление к участию в борьбе против врага следующим образом:

Вопрос заключается в отсутствии у нас адекватного понимания очевидных противоречий, существующих между нами и нашими врагами, а равно в нашей неспособности ясно распознать, что Гоминьдан под видом членов КПК пытается взять от имени буржуазии реванш… Наблюдать за гибелью народных масс, отказываясь раздавать нуждающимся зерно, которое лежит на складах за закрытыми дверями; лицезреть закрытие общих кухонь, но не позволять народным массам пользоваться плитами в собственных домах; не разрешать народным массам собирать дикорастущие травы или бежать от голода… относиться к людям хуже, чем в тягловому скоту; избивать и даже убивать людей без суда и следствия, без тени сожаления – кто эти люди, которые идут на все это, если не враги?… Ради самосохранения эти люди умертвили наших классовых собратьев. Мы должны ответить на убийство товарищей равной жесткостью[127].

Таблица 8.1. Демографические последствия «большого скачка»

В одной из единиц окружного уровня в провинции Хэнань, где отмечались особенно тяжелые злоупотребления, тысячи сельских чиновников были смещены с постов, свыше десяти тысяч официальных лиц подверглись собраниям критики и борьбы, и во все уезды были направлены квоты на казни сотен заблуждающихся кадров [Ibid.: 61]. Виновными в кризисе признавались землевладельцы и обеспеченные крестьяне, пережившие земельную реформу и предшествующую кампанию против контрреволюционеров, поэтому эти «дурные классы» были также намечены в качестве жертв [Ibid.: 61–64].

Масштабы и причины голода

Голод, произошедший по причине «большого скачка», был признан лишь через несколько лет после смерти Мао. Данные о смертности от голода держались в тайне даже от людей в самых высоких эшелонах власти. Сообщается, что Чжоу Эньлай, получив подробный отчет, в котором говорилось о гибели десятков миллионов человек, приказал ответственным чиновникам уничтожить как все версии доклада, так и исходные данные, которые легли в его основу [Ibid.: 406–407]. На протяжении двух десятилетий не публиковалась информация по численности населения. Когда правительство КНР начало распространять статистику по населению и сельскому хозяйству после кончины Мао, демографы сразу же заметили очевидные последствия голода, принявшего поразительный масштаб [Aird 1982: 278; Coale 1981: 89].

Лишь с публикацией результатов переписи населения 1982 г. и данных о переписях за 1953 и 1964 гг. стало возможно представить точные и заслуживающие доверия демографические расчеты по воздействию «большого скачка». Средние показатели по стране с населением свыше 600 миллионов человек поражают. С 1957 по 1960 г. общий коэффициент смертности вырос в 2,5 раза, ожидаемая продолжительность жизни при рождении сократилась с 49,5 до 24,6 лет, коэффициент младенческой смертности увеличился более чем в два раза. За четыре года после 1958 г. население Китая потеряло свыше десяти миллионов человек (Таблица 8.1). Данные из переписей населения свидетельствуют о почти 30 миллионах «преждевременных смертей»[128].

Хотя факт голода теперь был официально признанным, власти КНР по-прежнему не желали раскрывать масштабы и истинные причины катастрофы. Голод связывали с «тремя годами природных бедствий», сведя его причины к наводнениям, засухам и бурям[129]. Это объяснение не стыкуется с региональными данными об ущербе от природных явлений и производительности в сельском хозяйстве. В 1959 г., когда голод достиг своего пика, природными бедствиями были затронуты лишь 9,6 % посевных площадей (16,6 % – в 1960 г., 20,1 % – в 1961 г.). В равной мере только 9,6 % посевных площадей на протяжении двух лет подряд официально признавались районами бедствия. Ущерб от погодных условий за 1959 г. был не меньшим, чем за 1956 и 1957 гг., когда показатели урожайности росли [Peng 1987: 651]. На погодные условия можно было списать менее 13 % спада в выработке зерна, но даже это не могло привести к голоду, если бы не запрет на поставку части урожая в деревни во время «большого скачка» [Li, Yang 2005: 843][130].

Точные данные по сельскому хозяйству за этот период ошеломляют. Реальная выработка зерна де-факто увеличилась лишь на 2,5 % в 1958 г. (Таблица 8.2). Затем урожайность резко упала – почти на 30 % только в 1960 г. – перед тем, как показать новый рост. Сельское хозяйство Китая пострадало от «большого скачка» настолько сильно, что выработка зерна восстановилась до уровня 1958 г. только к 1966 г. Упор же на выработку именно зерна привел к еще большему снижению производства иных продовольственных товаров. В 1960 г. производство масличных культур было более чем в половину ниже показателей 1957 г. и меньше, чем за любой год, начиная с 1949 г. Выработка сахарного тростника и сахарной свеклы в 1962 г. была на треть ниже, чем в 1957 г., выработка мяса – более чем вдвое [Lardy 1987a: 369–370].

При этом важно отметить, что Пекин изначально исходил из абсолютно иных показателей производства зерна. В 1958 г. первоначально сообщалось об урожае в 375 миллионов тонн.