— Исчезнет? — не понял Брюнхвальд.

— Да. Исчез купчишка, да и исчез. Найдите двух солдат, что за талер дождутся вечера и в тихом месте, без лишних глаз, его утопят, — говорил кавалер таким тоном, как будто дело уже решено.

— Господин, не надо, — захныкал купец.

— Отчего же не надо, ты же шпион, — воскликнул Брюнхвальд и опять принялся пинать мужика в бока сапогом, да приговаривать: — Шпион, шпион, а со шпионами у нас вон как просто, бултых в реку — и нет шпиона. Ишь, подлец, за пятьдесят монет меня хотел купить! Мерзавец! Ещё сыр у меня покупал без торга, хитрец! Утоплю сегодня же!

Купчишка завывал тихонько, да закрывался руками. Волков же не встревал, пока капитан-лейтенант не надумал пинать подлеца в морду, тут уже кавалер остановил его:

— Легче, Карл, легче.

— Что? — остановился Брюнхвальд.

— Кажется, купец не хочет нырять в реку, кажется, он хочет с нами дружить, — продолжал Волков.

— В реку, в реку, пса! — рычал Брюнхвальд. — Слыхано ли дело, пятьдесят талеров.

— Ну так что, Виллем Кройцфер, в реку или дружить? — спросил у купца Волков.

— Дружить, — стонал купец, — дружить, господин Эшбахт.

— Вот и хорошо, — Волков на мгновение задумался и после начал: — Поедешь к фон Эделю и скажешь ему, что над предложенными тобой пятидесятью талерами капитан Брюнхвальд смеялся. И сказал, что больше с тобой говорить не желает; сказал также, что, если кто-то хочет с ним заключить сделку, так пусть место назначит для встречи и сам туда явится, а не холопов присылает. Пусть сам туда явится, чтобы все вопросы обговорить. Понял?

— Всё понял, — сразу ответил купец.

— Запомнил?

— Да, капитан над моими деньгами посмеялся, со мной более дела иметь не желает, будет говорить только с хозяином, — сразу отвечал купец, видно, смышлёный был.

— Ну, пусть так, — согласился кавалер. А потом наклонился к купцу, заглянул тому в глаза и сказал: — И не вздумай со мной шутки шутить, Виллем Кройцфер из Маленсдорфа. Обманешь или схитришь, так пришлю я к тебе неприятных людей, таких неприятных, что прежде, чем тебе кишки выпустить, они всей твоей семье муки устроят. И ты эти муки, перед смертью своею, видеть будешь. Имей в виду, я тебе не граф и не фон Эдель. Я много хуже.

Волков дал знак, и Увалень с Максимилианом подняли купца с земли.

— Ну, ты всё запомнил?

— Вы много хуже графа, — сразу ответил купец.

— Это самое главное. Всё, ступай.

— Дьявол, а я бы его утопил, — восхищённо сказал Карл Брюнхвальд, глядя как купец почти бегом покидает двор кавалера. — И близко такой хитрости, как у вас, у меня нет. А теперь что делать будем?

— Будем собираться в поход, пора уже выходить в Нойнсбург, — отвечал Волков. — Войско поведёте вы, Карл; казна, знамёна и мой доспех с оружием будут при вас. К первому мая надо быть у фон Бока на смотре.

— Об этом не беспокойтесь, господин полковник, — отвечал капитан-лейтенант. — А вы куда подадитесь?

— Я поеду вперёд с малой свитой, в Ланн, там вас и буду ждать. — Тут Волков вспомнил: — Да! Купите под картауну сменную шестёрку коней, а то капитан Пруфф опять будет делать мне выговоры.

Офицеры засмеялись, и даже Максимилиан с Увальнем, что слышали их разговор, улыбались.

Глава 29

Тот вывар, что лишает члены человека подвижности и замутняет ему разум, не всегда выходил таким, каким нужно. Вот, например, привечающие духи, что сводили с ума любого мужичину, заставляя его вожделеть женщину, что этими духами благоухает, так они всякий раз выходили хороши, сколько она их не варила. На горбунье их испытывала. Побрызгает на неё к ночи и отправляет по кабакам гулять. Зельду пьяные мужчины так по кабакам донимали, что иной раз она оттуда бегом бежала. Ещё и битой приходила; девки кабацкие её за космы таскали, чтобы горбунья торговлю им не портила. Тем не менее, как девушка своей кухарке предлагала приворотное зелье пробовать, похотливая горбунья с радостью соглашалась всякий раз.

А к концу зимы, так Зельда беременной от таких гуляний стала. Пришлось Агнес это дело решать. Зельда, правда, просила её чадо оставить, даже плакала, но Агнес ублюдок в доме был не нужен. К бабкам горбунью не водила, сама взялась и, хоть дело было ей в новинку, но умных книг почитав, одной вязальной спицей управилась. И была, как всегда, собой горда.

А с этим зельем всё каждый раз по-новому. То долго не действует: казалось, что уже готов человек дух свой потерять и уснуть или осоловеть в бессилии, так нет — он ещё вина просит и пьёт его; то вообще силы его не покидают. Ум у него за разум зашёл, белиберду несёт бессвязную, глаз бешеный, а силы в нём, как в бодром юноше с утра. Вот и пыталась она теперь всякий раз, новое зелье сварив, испытать его на пирожнике своём.

Петер Маер был очень крепок, силён, ловок, даже и красив немного. Белозуб, и лицо без оспин и прыщей. Вот только никак он не подходил Агнес. Глуп был, неграмотен, и грамоту учить не желал. Говорил, что ему нет в том нужды, что через три года он вступит в цех булочников и кондитеров подмастерьем, за него похлопочут, а ещё через пять лет, может Бог даст, и свою пекарню поставит, и кто тогда будет при деньгах? Дурак какой грамотный или пекарь, у которого пекарня на хорошей улице?

Нет, не пара он был ей. Крепок, белозуб, ловок, но глуп и чрезмерно любвеобилен. Три раза за вечер мог её в постель тащить, и не успокаивался. Иной раз ласками своими до скуки доводил девицу. А ещё ел в три горла, как про запас. Сядет и половину варёной курицы за один присест умнёт, дурень. Агнес эту половину два дня бы ела.

Но всё это можно было терпеть, всяко не одной быть, но как-то после долгих ласк она заснула рядом с ним. Он захрапел, и она за ним глаза прикрыла. А когда она засыпала, то, ясное дело, вид свой естественный принимала. И проснулась в сумерках от того, что дурень её на неё глаза таращит. Вид у него испуганный, истинную Агнес от её прекрасного вида отличает. Да как тут перепутать — у выдуманной Агнес волос чёрен, а у истинной