Петербург! В указе об этом (1717) без всяких сантиментов предписывалось «купцов, ныне выбрав, выслать их с жёнами, и с детьми в Санктпетербург безсрочно; а выбирать их… как из первостатейных, так и средних людей добрых и пожиточных, которые б имели у себя торги и промыслы, или заводы какие свободные, а не убогие были б, не малосемейные, и тот выбор учинить им без всякого послабления, не обходя и не норовя никому ни для чего…».

Петровская экономическая политика разорила верхушку старого московского купечества: к 1715 г. из 226 гостей только 104 сохранили торги и промыслы, причем 17 разорившихся вынуждены были перейти в низшие сословия[401]. Вообще, при Петре численность постоянных жителей городов снизилась с 5,3 до 4,6 %[402]. До 1719 г. государство монополизировало практически все отрасли хозяйственной жизни, распоряжаясь ею по своему усмотрению. Затем свобода торговли была формально восстановлена, а казённые мануфактуры разрешили приватизировать частным владельцам или компаниям, но государство продолжало руководить экономикой посредством уставов, регламентов, льгот, отчётов, проверок и т. д. Хозяева мануфактур, по сути, являлись только их арендаторами, выполняющими госзаказ; казна, в случае невыполнения тех или иных обязательств, всегда могла забрать предприятия обратно.

Ни богатство, ни статус не могли защитить купца от государственного произвола. Так, в 1698 г. московский гость (т. е. купец, принадлежавший к высшей элите торгово-промышленного мира России) Гаврила Никитин попал в Преображенский приказ по доносу некоего Фадея Золотаря. Последний сообщил, что Никитин высказывал недовольство строительством флота в Воронеже: «Чёрт де ево, государя несёт под Царьгород. Жаль де силы, что пропадёт. А он де, государь, хотя б и пропал — мало горя». Чуть больше чем через полмесяца Никитин умер под следствием.

Не менее опасен для торговых людей мог быть произвол «сильных персон». Иван Воинов рассказывал, как его тестя Алексея Богомолова и его самого разорил сын одного из ближайших царских сподвижников князя Б. А. Голицына: «…был тесть мой вхож в дом блаженной памяти к князю Борису Алексеевичу Голицыну, потому что он, князь, всякие дорогие вещи у него покупал; и по той его познати (знакомству) приезжал в дом к тестю моему сын Князя Бориса Алексеевича, князь Сергей Борисович, будто ради посещения и, усмотря тестя моего древность и одиночество, жены, детей и родственников, кроме меня, нет, приказал людям своим сослать всех людей, которые жили у тестя моего в доме при нем, а вместо них поставил к тестю моему в дом своих людей человек с десять, будто для обереганья и чтоб постою не было, и приказал людям своим тестя моего со двора никуда не спускать, таже и к нему не пускать ни меня и никого; когда тесть мой упросится слезно к церкви божией сходить, и тогда за ним люди княжие ходили, а одного его не пускали, и про то известно Варсонофьевского монастыря священникам с причетниками, игуменье с сестрами, тутошним соседям и той церкви прихожанам. В 713 году князь Сергей Борисович побрал тестя моего пожитки и другие вещи и весь скарб его к себе взял, также всякие крепости на должников и на закладные дворы и лавки, с пожитками тестя моего забрал вместе и мои, которые стояли у тестя, и от того разоренья пришёл я во бесконечную скудость, одолжал и скитаюсь с женою и детьми по чужим дворам, а тестя моего отослал князь с людьми своими неволею в Богоявленский монастырь; тесть мой тут плакался, потому что князь отлучил его от дому и от пожитков и от обещанного ему кладбища Варсонофьевского монастыря, где он приказывал тело своё похоронить, потому что в том монастыре тесть мой построил церковь и ныне та гробница есть. И с той печали тесть мой в Богоявленском монастыре и умер бельцом, и погребен там». После подобного, комментирует С. М. Соловьёв, «трудно было противостоять искушению выйти из промышленного сословия…»[403].

Пётр не стал отменять крепостное право, хотя у него для этого имелись вполне реальные возможности. В истории петровских преобразований «существовал момент, когда старой организации дворянства уже не было, а новая ещё не возникла и, следовательно, в стране не было политической силы, способной стать реальной оппозицией реформатору в случае, если бы он решился на отмену крепостного права. Хронологически, видимо, это время с начала 1700-х гг., когда началось формирование армии на новых принципах, и примерно до начала — середины 1710-х гг., когда начинается административная реформа и появляются первые законодательные акты, касающиеся сословных прав дворян»[404]. Собственно, с созданием регулярной армии на основе рекрутской повинности военная причина существования крепостного права (материальное обеспечение поместного войска) автоматически отпадала.

Почему царь-«западник» сохранил крепостничество, давно уже исчезнувшее (или вовсе не существовавшее) в наиболее развитых странах Западной Европы, на которые он ориентировался, остаётся только гадать — его аргументы до нас не дошли. Выскажу предположение, что Петра могла смущать проблема управления миллионами освобождённых крестьян (где взять столько чиновников?), а помещичья власть была простым, а главное, дешёвым способом социально-административного контроля. Впрочем, государственный надзор над крестьянами был тоже усилен: они теперь имели право отлучиться на заработки на расстояние 30 вёрст лишь с письменным разрешением своего помещика, а свыше 30 вёрст — с паспортом от земского комиссара.

Крепостное право, фактически давно ставшее рабством, не могло не бросаться в глаза иностранным наблюдателям. «Крестьяне — настоящие невольники, подчинённые деспотичной власти своих господ, их можно передавать с их личным имуществом. Ничего они не могут назвать своим собственным…», — отмечал Уитворт. Очевидно, Пётр понимал позорность этого явления и пытался сгладить его наиболее отталкивающие черты. Об этом свидетельствует его указ от 15 апреля 1721 г.: «Обычай был в России, который и ныне есть, что крестьян, и деловых, и дворовых людей мелкое шляхетство продает врознь, кто похочет купить, как скотов, чего во всем свете не водится, а наипаче от семей, от отца или от матери, дочь и сына помещик продает, отчего не малой вопль бывает: и Его Царское Величество указал оную продажу людям пресечь; а ежели невозможно того будет вовсе пресечь, то бы хотя по нужде и продавать целыми фамилиями или семьями, а не порознь, и о том бы при сочинении нынешнего Уложенья изъяснить, как Высокоправительствующие Господа Сенаторы заблагорассудят». Историки спорят, имел ли этот указ рекомендательный или обязательный характер, в любом случае, «обычай» этот искоренить не удалось. Причём покупали крепостных не только помещики, но и сами крепостные с разрешения владельцев. Так, в 1718 г. крестьяне Юхотской волости, принадлежавшие Б. П. Шереметеву, приобрели на Белоозере целую партию тамошних крестьян, «для взятья» которых ездил