До меня сначала не очень доходит, что сказал папа, а когда я осознаю смысл его слов, вспыхиваю, как спичка.

— Что мама тебе про него наговорила, пока меня не было!??

— Мама здесь ни при чем.

— А что тогда? Все было нормально, ты верил мне, что Дима хороший, а теперь заговорил, что я должна с ним расстаться!

— Соня, я знаю его.

Я на мгновение замолкаю, удивленно хлопая глазами.

— Соня, я знаю этого мальчика, а он знает меня, — вкрадчиво говорит отец.

— Что? Но как…?

— Я сужу уголовное дело, по которому проходит его брат.

У меня замирает дыхание от слов отца. Я сижу, оцепенев, и чувствую, как сводит мышцы спины.

— У меня сейчас уголовное дело, связанное с угоном машин. Брат твоего парня — один из фигурантов. Ему грозит реальный срок. А твой молодой человек приходил на каждое заседание суда по делу брата и прекрасно знает меня и мое имя.

Меня бросает в жар, потом в холод, затем снова в жар. По позвоночнику проходит испарина.

— Хочешь сказать, Дима начал встречаться со мной, потому что ты судья по делу его брата? — спрашиваю не своим голосом и чувствую, как мне становится плохо.

— Я задал ему этот вопрос, когда ты села в машину. Он ответил, что ваши отношения не связаны с тем фактом, что я судья по делу его брата. Он утверждал, что любит тебя, и я ему поверил.

— Тогда в чем дело? Ты поверил в искренность его чувств ко мне, почему тогда я должна расстаться с Димой?

— Есть еще кое-что. Один из фигурантов этого уголовного дела дал показания против твоего парня. Его ведь зовут Дмитрий Соболев?

— Да, — выдыхаю, дрожа.

Отец кивает.

— Один из фигурантов дела дал показания против человека по имени Дмитрий Соболев. Сейчас твой парень проходит по делу свидетелем, но очень скоро тоже может стать фигурантом, и я должен буду выносить наказание в том числе ему, Соня.

Комната плывет перед глазами, в ушах стучит. Я без сил падаю на спинку стула и только сейчас понимаю, что на протяжении всего разговора была натянута, как струна.

— Но как, пап? — чувствую, как колет глаза от слез. — Дима не угонял машины… Дима хороший, порядочный…

— Он работал несколько раз на главаря банды угонщиков и знал, что это украденные автомобили. Вернее, так пока говорит фигурант дела, который дал показания против Димы. Сам Дима утверждал на допросе, что не знал о том, что машины украденные, и просто их ремонтировал за сдельную плату. Пока что слово Василия Коршунова против слова Дмитрия Соболева. Но один из них точно лжет. Вопрос — кому поверят следствие и суд, — отец делает многозначительную паузу.

Мне больно сделать вдох. В легкие будто стекла насыпали. С каждой секундой я чувствую себя все хуже и хуже, того и гляди — грохнусь в обморок.

— Но ты ведь поверишь Диме, да, пап? — выдавливаю еле-еле. В горле застрял ком.

— А теперь мы подошли к самому главному. Я судья. Моя дочь не может состоять в каких-либо отношениях со свидетелями и фигурантами дел, которые я сужу.

Я всхлипываю и закрываю лицо ладонями, понимая, что это все, что это финиш…

Судьям нельзя делать ничего из того, что может бросить тень на их честное имя и на честное имя всего российского правосудия. Родственники судей не могут быть замешаны ни в каких скандальных историях.

Одного папиного коллегу уволили за то, что его сын подрался пьяный в ночном клубе, и кто-то снял это на видео и выложил в ютуб. Другую женщину-судью уволили за то, что она выложила в соцсети фотографию с бутылкой водки. Еще одного судью заставили написать заявление по собственному желанию, потому что его двоюродный брат совершил какое-то преступление.

Репутация судьи должна быть идеальной.

Репутация родственников судьи должна быть идеальной.

Судья не может судить дело, если его фигурантами и свидетелями являются люди, с которыми сам судья или его ближайшие родственники состоят в тесных связях.

— Папа, но мы же с Димой не выкладываем никаких совместных фотографий, — растираю по лицу слезы и сопли. — Про наши с Димой отношения никто не знает. И в твоем суде тоже не узнают.

— Соня, — отец вкладывает в мое имя максимум чувств. — Это вопрос моей дальнейшей работы и благополучия нашей семьи. Мы не можем рисковать благополучием нашей семьи. Если я останусь без работы… — отец замолкает, пытаясь подобрать слова. — Это будет конец, Соня. У меня уже была одна неприятная история на работе, вторую такую мне начальство не простит.

Отец, видимо, имеет в виду тот случай с любовницей. Родители думают, что я тогда была маленькой и ничего не понимала. Но все же в 11 лет я была не настолько тупой, чтоб не понимать значение фразы «Гоша мне изменяет, я от него ухожу», которую мать то и дело произносила по телефону во время разговора с бабушкой.

— Соня, ты уже достаточно взрослая, чтобы понимать: на кону стоит благополучие нашей семьи и нашего будущего.

— Я понимаю…

— Тогда ты понимаешь, что твои отношения с Дмитрием Соболевым должны быть немедленно прекращены.

Возникает долгая мучительная пауза, прерываемая только моими судорожными всхлипами. Папа смотрит на меня с тоской, болью и жалостью. Я понимаю, что ему непросто говорить мне все это.

— Сонечка, мама делает все возможное, чтобы в ее школе не было никаких скандальных историй. И мама не хотела, чтобы ты встречалась с мальчиком из неблагополучной семьи. Все это бросает тень на меня, угрожает моей работе. Я считаю, что мама перегибала и была с тобой не права. Я говорил ей об этом много раз. И я думал, что она преувеличивает все, что касается твоего Димы, но оказалось, что нет. Его брат не просто под следствием, как говорила мама. Я — судья по делу его брата. А сам Дима если не станет фигурантом, то точно останется свидетелем. Твои отношения с ним невозможны. Мне очень жаль, дочь, но ты должна осознавать всю серьезность этой ситуации. Тебе еще учиться в институте, неизвестно, поступишь ли ты на бюджет. Еще Настя подрастает… Нет, Соня, это очень большой риск.

— Но неужели нет вариантов, пап? Мы с Димой же не выставляем фотографии, про нас вообще никто не знает!

— Соня, это все равно риск. А я и так достаточно рискую на работе. Рисковать еще больше — уже нельзя.

— Как ты рискуешь? — огрызаюсь.

— Поверь, — отец пристально на меня смотрит. — В моей работе достаточно риска и хождения по краю. Но я делаю это ради нашей семьи, ради вашего с Настей благополучия, чтобы у вас было все необходимое и вы ни в чем не знали нужды. Рисковать еще больше просто невозможно.