Не закончив, мужчина вдохнул полной грудью, выпуская воздух уже вперемешку с дымом.

— Она отложила телефон, но не сбросила. И я слышал, как несется. Она на него, он на неё. Костя, блять… Я правда думал, что грохну эту гниду…

— Не грохнул? — Костя спросил, Гаврила смотрел задумчиво, потом перевел голову из стороны в сторону.

— Дело времени. Мне надо было её забрать.

И сказал ту правду, в которой, на самом деле, сомнений никаких. Такое не прощается. Такому не ищутся объяснения. Он правда мог и насмерть.

— Павловский в истерике будет.

Костя перевел тему, Гаврила хмыкнул только, снова глядя перед собой…

— Мудло старое…

Выплюнул, а скулы будто закаменели…

— Нахера он её отдал именно этому? Нахера она согласилась?

Костя спросил, Гаврила пожал плечами, не спеша отвечать. Снова затянулся, снова стряхнул на траву. Снова голову повернул:

— Это бизнес, тебе ли не знать. Он когда-то ребенка моего убил, чтобы иметь возможность Полю потом удачно инвестировать. Ты думаешь, его пара синяков смутила бы? А она… Я сам не понимаю. Я устал уже. Я не понимаю её. Но я не могу смотреть, как она позволяет себя убивать. Я ж люблю её… Дуру… Вопреки логике. Все запреты нарушая.

Гаврила сказал, усмехаясь на последних словах, а Костя понял, что ответить ему нечего. Он, наверное, вел бы себя так же.

Он, наверное, счастливый человек, что так вести себя ему не нужно.

Гордеев потушил сигарету о мокрое стекло, отбросил окурок, повернулся к другу.

— Если нужно будет что-то от меня — я в деле. Полина может быть здесь, сколько нужно. Только я с Агатой переговорю, чтобы не переживала. Павловского беру на себя. Пусть выебывается. Мне похуй. А ты делай, что должно.

Костя говорил хладнокровно, понимая ответственность, которую берет на себя, и не сомневаясь, что правильно будет именно так.

Гаврила кивнул, посмотрел в глаза, хмыкнул даже.

— Спасибо. Ты не в деле, Гордеев. Ты, сука, победить ещё должен, чтобы меня прикрыть потом. Сидеть я не хочу. И тебе это сейчас ни к чему. Я сам разберусь. Полю заберу, как только появится возможность. Ну и в долгу не останусь. Ты знаешь.

Костя знал. Костя кивнул, смотрел под ноги сначала, только сейчас осознав, что до сих пор босой, потом на Гаврилу, протянул руку…

— По-моему, пора переставать считать долги, — предложил, спокойно ожидая любой реакции. В частности, что вслед за «ок» от Гаврилы последует закономерное: тогда прости, брат, я дальше занимаюсь своей жизнью, а ты уж как-то сам…

Гаврила же сжал с силой, усмехнулся…

— Я знаю: предлагаешь только потому, что всё равно просираешь в счете, Гордеев… Хитрожопый больно всегда был…

И свел в шутку то, что было сказано максимально серьезно. Но важно другое: они друг друга услышали и поняли. Они больше не связаны долгами. Дальше — только по любви.

* * *

С врачом после осмотра Полины разговаривал Гаврила. Костя не лез — если что-то потребуется от него: ему скажут.

Предложил Гавриле одну из свободных спален, потому что врач сказал, что Полину обезболили, и скорее всего спать она будет долго и крепко. Значит, никакие разговоры не светят. Но Гаврила настоял на своем. Покукует рядом. Посторожит.

Это было тупо и необязательно, но Костя не спорил и не убеждал.

Пошел провожать врача, когда Гаврила скрылся за дверью спальни Полины.

Потом поднялся на второй, направился уже к своей, прекрасно зная, что Агата там не спит. Волнуется. Переживает.

И это плохо.

Это значит, что он со своими обязанностями не справляется. Он же обещал ей, что здесь безопасно. А получилось…

Ещё Костя только сейчас осознал, насколько устал. И что дикая ночь сегодня не отменяет необходимость возвращаться в реальность завтра. В которой встречи, дела, заботы. В которой дикий темп и единственная отдушина…

Мужчина нарочно аккуратно открывал дверь на случай, если прогадал и Агата все же заснула.

Заглянул в спальню… Выдохнул.

Но не облегченно, а немного разочаровано.

Потому что она стояла у окна, следя, как с территории выезжает машина.

Оглянулась, посмотрела на Костю испуганно. Понеслась навстречу, тут же обнимая, впечатываясь своим по-прежнему трясущимся телом в его.

— Тихо… Ну чего ты… — Костя обнял в ответ, начал гладить по спине, стараясь говорить спокойно.

— Что случилось? Кто это? Кость, скажи мне…

Агата тоже шептала, но быстро и сбивчиво. Так, что никаких сомнений — за тот час с небольшим, что они разбирались с Полей, напридумала себе невероятное множество ужасов. Один хуже другого.

И правда сейчас может не облегчить, а усугубить только.

Потому что… Однажды при участии Поли они уже всё разрушили. А теперь она в его доме. И как может сложить в голове это ревнивая Агата — ясно. Только иначе Костя не мог.

— Полина. — Сказал, почувствовал, что Агата перестает дрожать, каменеет… — Павловская…

И дыхание затаивает будто, переваривая…

Несколько секунд так и стоит, а потом обнимает его за шею сильнее, снова начинает подрагивать, дыхание частит…

— Её избил муж, Агат… Сильно. Гаврила привез сюда, потому что территория охраняется. Никто нежелательный не сунется. Я просто гарантирую безопасность, веришь?

Слезы уже подкатили, поэтому сначала Агата начала хныкать, и почти тут же закивала, позволяя Косте чуть расслабиться.

— Спасибо, — он сказал негромко, целуя, куда смог дотянуться — практически в ухо.

— У неё… — Агата снова начала, но запнулась… — У неё всё плохо? — спросила со страхом. И Костя знал, откуда он.

Только Агата, наверное, может в полной мере осознать, как страшно то, что пережила сегодня Полина. И как ей повезло, что в жизни случился Гаврила. Которому не безразлично. Который рванул спасать, а не ждал указаний свыше… Не думал о том, как и на чем это может сказаться. Просто спасал человека. Просто делал то, чего Агата была лишена. Чего ради неё никто делать не захотел.

— Ссадины, ушиби. Ребра целы. Переломов нет. Могло быть намного хуже, но возвращаться туда ей нельзя.

Костя ответил максимально сухо, но и без особой утайки. Агата дробно закивала.

— Я понимаю… Нельзя… — после чего затараторила, вряд ли обращаясь к нему. Скорее к себе. — Ни за что нельзя…

Думая о Полине через собственные воспоминания. Потом же замерла, затаилась, даже дышать на время перестала. А потом заплакала. Тихо и горько.

Из жалости. Ко всем Полинам. И ко всем Агатам.