с красными, застрелился, что в декабре 1918 года почти все чешские части отказались наступать на Пермь, были сняты с фронта и с тех пор стали нести службу по охране Транссибирской магистрали. И, конечно же, он знал, что 30 октября 1918 года капитулировала Австро-Венгрия, а за два дня до этого была провозглашена Чехословацкая республика.

Может быть, все эти события и привели Лауду к пониманию необходимости перехода к красным партизанам, а, может быть, помогло и то, о чем писал в докладной записке офицер колчаковской контрразведки штабс-капитан Черепанов (иногда свидетельства врагов убеждают лучше всяких иных аргументов): «Происходит как будто повторение пройденного урока в русской армии в период революции, а особенно с октября месяца 1917 года. Это в значительной мере зависит от той агитации большевистского характера, которая ведется в чешских войсках». Агитация большевистского характера была проста по форме, и если иногда и не блистала литературными красотами, то была убедительной. Вот несколько цитат из документов того времени, обращенных к чехословакам. «Колчак является опорой мировой буржуазии, превзошел все и порет крестьян, как скотину. Мы восстали не для того, чтобы разводить тары-бары, а для того, чтобы совершить революцию, которая будет залогом нашего и вашего благополучия, а потому предлагаем вам присоединиться к нам и дружными рядами пойти на врагов-мироедов. Подумайте, пока не поздно…» А вот несколько фраз из другого документа: «Помните, что через год ваши села и деревни, ваши хозяйства и халупы тоже могут вздумать жечь «колчаки» от вашего и чужестранного капитала. Армия Колчака имеет оружие, снаряды и прочее лишь потому, что вы охраняете железную дорогу, по которой все это доставляется из-за границы».

Иосиф Лауда принял решение и своей жизнью и смертью доказал, что оно не было случайным.

Сведений о жизни Лаудовых в СССР И. Незбедова, по-видимому, почти не имеет. Известно, что жили Иосиф и Маша где-то в Томске или около Томска, занимались крестьянским хозяйством. Кроме того, Иосиф, с детства любивший лес, немного подрабатывал охотой. 26 декабря 1921 года в семье появился сын Василий, отец моей собеседницы. Об этом есть запись в документах Томского загса. В 1923 году родился второй сын, Петр. Когда дети подросли, Иосиф брал их с собой в лес, учил обращаться с оружием, считая, что мужчине это всегда пригодится. И был прав… Рассказывал он им о родине, учил их своему родному языку, считая, что и это должно им пригодиться. И тут он тоже оказался прав… Знаю еще, что после семи классов Вася поступил в техникум, был членом ВЛКСМ и даже комсоргом группы. Про учебу и общественные дела Пети не знаю ничего, но думаю, что семь классов (тогда неполная средняя школа имела не восемь, а семь классов) он закончил… и еще знаю, что Иосиф, вместе с Машей и детьми очень любили петь. Пели старые чешские и сибирские песни, пели песни революции. Думал ли он тогда, насколько пророческими для их семьи окажутся слова так любимой ими «Варшавянки»!

В битве великой не сгинут бесследно

Павшие с честью во имя идей,

Их имена с нашей песней победной

Станут священны миллионам людей.

По-чешски первая строчка этой песни звучит чуть иначе:

«В битве великой если падем мы…»

Земляки и родственники Иосифа уже давно звали его погостить на родину. В 1938 году все четверо, дождавшись летних каникул у ребят, поехали туда, откуда почти четверть века назад ушел молодой чешский солдат.

Сегодня, наверное, каждый школьник сможет рассказать о расстановке политических сил в Европе в тот трагический год, о беспримерной наглости Гитлера, о предательской позиции «умиротворения агрессора», проводимой правительствами Англии и Франции, о нерешительности чешского президента Эдуарда Бенеша, о частях Красной Армии, сосредоточенных у границы СССР для оказания братской помощи чехословацкому народу, готовому под руководством левых сил и, прежде всего, коммунистов защищать родину и свободу до последней капли крови. Чехословацкая армия была тогда прекрасно вооружена — это оружие фашисты использовали потом против тех, кто не захотел помочь защитникам республики, заводы Чехословакии могли конкурировать с заводами Круппа и Тиссена — они стали поддерживать военную промышленность Германии, вдоль границ республики были построены мощные оборонительные сооружения — в 1945 году немало советских и чешских солдат погибло при их штурме. И никто не знает, сколько английских и французских летчиков погибло от огня пушек и пулеметов, сделанных в Чехословакии, сколько бомб, выпущенных моравскими заводами, упали на Лондон и Ковентри, на кварталы Варшавы, на корабли американского и английского флотов. За предательство правителей всегда платят народы, платят рядовые солдаты, платят старики, женщины, дети, платят своей кровью…

Люди, не желавшие отворачиваться от правды, понимали это и до войны. Я говорю так не только потому, что хорошо помню то время сам, не только потому, что об этих годах немало написано, но еще и потому, что мне запомнился рассказ прекрасного томского педагога Юлия Натановича Вольфенгаута, жившего в те дни в Чехословакии:

«Сначала надо уточнить, в каком именно государстве я родился. До восемнадцатого года Черновицы и вся эта часть Буковины были австрийскими и мой родной язык — немецкий. Потом пришли румыны. И если вы хотите узнать, что такое шовинизм в кристаллизованной форме, то надо представить те времена в Буковине. В магазинах — таблички «Говорите по-румынски», в школе за два-три слова, сказанные по-немецки, — исключение минимум на три дня… Закончил школу я в тридцатом году. Хотелось стать инженером, но осуществить эту мысль в Румынии было абсолютно невозможно. По двум причинам. Во-первых. Тогда в Румынии существовал один-единственный политехнический институт в Бухаресте и из периферии, из провинции, я вряд ли поступил бы в этот привилегированный институт. Вторая причина — моя национальность. Некоторые уезжали в Бельгию, Францию, даже в Швейцарию, но это было связано с большими расходами. Наиболее подходила Чехословакия, высокоразвитая промышленная страна, и стоимость жизни там была невысокая. Я поступил в институт в Брно. Там было много студентов-болгар (в Болгарии тогда вообще не было, по-моему, приличного технического вуза), студентов из Венгрии, Польши в основном потому, что в этих странах уже был фашизм.

12 марта 1938 года — это был последний год моей учебы в институте — армия Гитлера вошла в Вену. Еще через месяц Австрия перестала существовать — она была объявлена Остмарквосточной провинцией тысячелетнего рейха. Но между Веной и Брно 120 километров, на автомашине два часа… Черная тень густо легла на Чехословакию. К тому же было тогда там немецкое меньшинство, руководимое… да, Конрадом Генлейном, я вспомнил