сыпались на Гитлера сплошным потоком. Ни один иностранный посетитель никогда не говорил с ним так в моем присутствии. Я вспомнил, как негодовал Гитлер на список вопросов Идена в мае 1936 года, оставив его просто без ответа, и теперь мне было очень интересно посмотреть, как фюрер будет реагировать на перечень вопросов Молотова.

Гитлер не вскочил и не устремился к двери, как сделал это в сентябре 1939 года, когда сэр Гораций Вильсон принес ему письмо Чемберлена, не сказал, что нет смысла продолжать разговор, как сделал это в случае с Франко три недели тому назад в Хендайе. Он был смиренно вежлив.

«Пакт трех держав будет регулировать условия в Европе в соответствии с естественными интересами самих европейских стран, – сказал он, почти извиняясь, – и поэтому теперь Германия ищет сближения с Советским Союзом – так она может выразить свою точку зрения на территории, которые представляют для нее интерес». Урегулирование ни в коем случае не будет происходить без сотрудничества с Россией. Это применимо не только к Европе, но и к Азии, куда Россия, в соответствии с самим определением зоны Великой Азии, войдет и где сможет представить свои требования. «Здесь Германия играет роль посредника; ни в коем случае Россия не окажется перед лицом свершившихся фактов». В дополнение ко всему прочему был затронут вопрос о противостоянии любым попыткам Соединенных Штатов извлечь выгоду из европейских дел. «Соединенным Штатам нечего делать в Европе, Африке или Азии».

Молотов горячо согласился с этим замечанием. Однако он оказался менее подготовлен к тому, чтобы связать себя обязательствами по другим вопросам; в первую очередь он хотел знать больше подробностей, прежде чем высказываться о присоединении России к трехстороннему Пакту. «Если нас будут считать равными партнерами, а не простыми марионетками, мы могли бы в принципе присоединиться к тройственному Пакту, – осторожно сказал он. – Но сначала необходимо более четко определить цели и объекты Пакта, и мне нужно располагать более точной информацией о границах зоны Великой Азии».

Гитлер уклонился от ответа на дополнительные настойчивые вопросы Молотова, прибегнув к помощи англичан.

«Боюсь, нам придется сейчас прервать эту дискуссию, – сказал он, – иначе нас застигнет сигнал воздушной тревоги». Уходя, он заверил Молотова, что подробно коснется его вопросов на следующий день.

Ссылка Гитлера на воздушную тревогу оказалась не только предлогом для бегства. Я часто замечал, что он очень беспокоился о безопасности официальных гостей во время воздушных налетов. Например, в отеле «Адлон» при подготовке к визиту Суньера было оборудовано особенно укрепленное бомбоубежище, где ему пришлось находиться в опасное время. Большое глубокое укрытие под Паризер Плац, недалеко от «Адлона», куда мы смогли переместиться для выполнения срочных заданий министерства во время тяжелых налетов в 1944 и начале 1945 года, первоначально предназначалось для официальных гостей правительства.

В тот вечер, однако, англичане не атаковали Берлин, и прием, который дал Риббентроп для советской делегации, прошел без досадных помех.

Во время второй беседы с Гитлером и Риббентропом на следующий день Молотов настаивал на том, чтобы обсуждение касалось конкретных тем. Первая гроза разразилась при обсуждении вопроса о Финляндии. «Мы сами, захватывая территории, всегда строго придерживались секретной статьи московского соглашения, определяющего немецкие и русские сферы влияния, – начал Гитлер, – чего, во всяком случае, нельзя сказать о России».

Это замечание относилось к непредусмотренной оккупации Буковины русскими. «Это же относится и к Финляндии, – продолжал Гитлер, – там у нас нет политических интересов».

Но Германия нуждалась в никеле и лесоматериалах из этой страны во время войны и, следовательно, не могла допустить каких-либо военных осложнений с Финляндией, которые могли бы дать Англии возможность вовлечь в конфликт Швецию и таким образом подвергнуть опасности Балтийское море. «Германия ведет с Англией борьбу не на жизнь, а на смерть, – категорично заявил Гитлер, – и поэтому не может потерпеть ничего подобного». – «Если между Германией и Россией сохранятся хорошие отношения, – спокойно ответил Молотов, – финский вопрос можно будет урегулировать без войны».

Потом добавил довольно резко: «Но в этом случае в Финляндии не должно быть немецких войск и никаких демонстраций против советского правительства». – «Второй пункт ко мне не относится, – спокойно, но многозначительно ответил Гитлер, – потому что мы здесь ни при чем».

И саркастически продолжал: «В любом случае демонстрации могут устраиваться, и никогда не знаешь, чем фактически они обусловлены».

Гитлер говорил без обиняков, как на переговорах с западными партнерами. Относительно немецких войск, которые пересекали финскую территорию транзитом, чтобы попасть в Норвегию, он сказал, что может дать Молотову гарантии по этому вопросу, когда будет достигнуто общее соглашение по всему комплексу проблем. «Когда я упомянул о демонстрациях, то имел в виду также приезд финской делегации в Германию и прием высокопоставленных финнов в Берлине, – сказал Молотов. – Советское правительство считает своим долгом окончательно урегулировать финский вопрос».

Для этого не требовалось никакого нового соглашения, так как существующее русско-германское соглашение совершенно ясно предусматривало, что Финляндия относится к сфере влияния России. «Нам нужен мир в Финляндии из-за ее никеля и лесоматериалов, – начал раздражаться Гитлер. – Конфликт на Балтике создаст значительное напряжение в русско-германских отношениях – с непредсказуемыми последствиями». – «Речь идет не о Балтике, а о Финляндии», – возразил Молотов. «Никакой войны с Финляндией», – последовал ответ Гитлера. «Тогда вы отходите от нашего прошлогоднего соглашения», – упорствовал Молотов.

Этот быстрый обмен ударами не стал яростным, но обе стороны вели спор с одинаковой настойчивостью. Даже Риббентроп счел необходимым мягко вмешаться. Затем Гитлер тоже начал говорить о южном мотиве, стараясь заставить русских сменить направление их устремлений с Запада на Юг. Он говорил о «состоянии банкротства» Британской империи, достояние которой следовало поделить, и хотя не упоминал Индию конкретно, но, несомненно, имел ее в виду, ссылаясь на «чисто азиатскую территорию на Юге, которую Германия уже признает как часть русской сферы интересов».

Молотов не дал себя надуть. Он сказал, что сначала предпочитает разобраться с вопросами, относящимися к Европе. «Вы дали Румынии гарантии, которые нам не нравятся, – обратился он к Гитлеру. – Действительны ли эти гарантии в действиях против России?» – «Они относятся к любому, кто нападет на Румынию, – решительно заявил Гитлер, но сразу же добавил: – Этот вопрос тем не менее не стоит так остро в вашем случае. Вы сами только что заключили соглашение с Румынией». – «Что вы сказали бы, – спросил Молотов, – если бы мы дали Болгарии гарантии, подобные тем, что вы предоставили Румынии, и на тех же условиях – то есть с выполнением строго военной миссии?» – «Если вы хотите дать гарантии на тех же условиях, что мы дали Румынии, – заметил