— Надо купить подарки молодожёнам, — я сел в пролётку извозчика и откинулся на сиденье. — Где в Москве хорошие магазины?

— На Ильинке, — тут же откликнулся Бобров. — Где же ещё? Вся Москва туда ездит.

— Тогда поехали.

Извозчик, из высшей касты “лихачей”, в приличной одежде и с ухоженной бородой, обернулся к нам.

— Простите, барин, что вмешиваюсь. Ежели вам подарки нужны, лучше на Кузнецкий мост ехать. Там хранцузы новые лавки открыли, диковинок всяких много, а народу меньше, толкаться не надо.

— Вези, — махнул я, — пусть будет Кузнецкий мост.

Пролётка тронулась. И тут же Бобров громко зашептал мне:

— Костя, ты чего такой весёлый? Ты хоть знаешь, с кем завтра драться будешь?

— Да всё равно, если честно. Кто бы он там ни был, я его уделаю.

— Ты что, это же Фёдор Салтыков! Известный дуэлянт и задира, — Бобров сделал страшное лицо. — Отец у него умер несколько лет назад, а мать Дарья Николаевна, говорят, крепостных любит до смерти запарывать. На неё даже императрице жаловались, мол, истязает людишек почём зря. Да только родственники при дворе большой вес имеют, не дают делу ход. Вот и сынок её весь в мамочку. На дуэлях старается не убить, а покалечить, одному даже пришлось ногу отрезать, а двоим глаз выбил.

— Тем более надо его проучить.

Бобров покачал головой.

— Вот всегда ты так, только дай предлог.

Я пожал плечами. А что делать, пусть не дают мне поводов. Ходят, пихаются, хамят, бессмертные нашлись, понимаешь.

— Слушай, ты как-то подозрительно быстро договорился с его секундантом. Я думал, вы место будете выбирать, время, предлагать примирение.

— Ай, — Бобров скривил губы, — что там выбирать-то? Все дуэли возле Донского монастыря назначают.

— Почему?

— Место удобное — стены монастыря магия повредить не может, а монахи раненых обихаживают, да убитых там же хоронят. Только время раннее, в восемь часов. Я знаю, ты любишь с рассветом вставать, и возражать не стал.

Отлично! Значит, мой противник будет после ночной гулянки, не в самой лучшей форме. Тут-то я его и возьму за жабры.

— Приехали, ваши благородия, — подал голос извозчик. — Лучший магазин на Кузнецком.

Я выдал “лихачу” рубль, спрыгнул на мостовую и поднял взгляд. «Musee de Nouveautes» — гласила вывеска. Ну-ка, ну-ка, сейчас посмотрим, что в этом “Музее новинок” продаётся. Напыщенный швейцар распахнул дверь, и мы вошли в “храм” торговли.

Нелёгкое это дело выбирать подарки, особенно для не слишком близких людей. Впрочем, мы с Бобровым справились. Насколько я помнил, невеста неплохо играла на клавесине, так что ей мы купили “Сборник новейших произведений для клавира за авторством Ивана Амброзиевича Баха, музыканта из Лейпцига”. А для жениха — дагу из воронёной стали.

Утомившись бродить по лавкам, мы пообедали в каком-то трактире, съездили погулять в Кремле и посмотрели на колокольню Ивана Великого. Поужинали в городе и вечером вернулись в особняк Весёлкиной.

Мне показалось, что наше отсутствие никто не заметил. В большой гостиной сидели десять пожилых дворянок с Марьей Алексевной и Весёлкиной во главе. Дамы играли в карты, пили крепкие настойки, смеялись и непрерывно болтали. Мы с Бобровым не стали им мешать и пошли спать.

* * *

Проснулся я бодрым и весело-злым. Ух, как поеду сейчас, как надаю по шее этому Салтыкову! Идеальное настроение для дуэли.

А вот Боброва пришлось будить. Я зашёл к нему в спальню и обнаружил Петра, спящего в обнимку с подушкой.

— Подъём!

— Ммм… Ну ещё минуточку…

— Пётр, вставай!

— Не хочу в нумера с дамами, — Бобров попытался натянуть на голову одеяло, — надоело.

— Пётр! — я гаркнул ему прямо в ухо.

— А!

Он сел на кровати, хлопая глазами и тряся головой.

— А? Кто? Тьфу ты! Костя, это ты, что ли? Зачем в такую рань?

— Вставай, у нас дуэль, если ты помнишь.

— Сколько сейчас времени? Только шесть? Можно ещё час поспать.

— Поднимайся, соня. По дороге заедем в какой-нибудь трактир, кофия выпьем.

Оставив Боброва одеваться, я спустился на первый этаж в гостиную. И там застал Кижа — собранного, застёгнутого на все пуговицы, с палашом на поясе.

— Доброе утро, — он кивнул мне. — Дуэль?

— Вроде того.

— Поеду с вами. Пригляжу, чтобы всё было по правилам.

Судя по боевому настрою, мертвец и сам был не прочь подраться. Ладно, мне не жалко, пусть проветрится. Бобров, к счастью, задерживаться не стал, и через десять минут мы уже садились в пролётку извозчика.

— Прохладно, — Пётр поёжился и обхватил себя руками, — не люблю осень.

— Красиво, — возразил ему Киж, — печальное время, для глаз очарование. Такая чудная прощальная красота — увядание, золото, багрянец.

— Да ты поэт, Дмитрий Иванович. Не пробовал стихи писать?

Киж пожал плечами.

— Мёртвый поэт хорош только для бледных барышень и критиков. Первые воображают о нём, каждая на свой вкус, а вторые ищут в стихах скрытые смыслы, которые сами же и выдумывают. Представьте, что будет, если я приду к ним лично? И тех и других хватит удар от такого поворота. Так что для всеобщего спокойствия не стоит мне писать стихов.

Бобров заржал во весь голос.

— Да уж, критики с тобой точно встречи не переживут.

Так мы и ехали, подшучивая друг над другом. Сначала в трактир выпить кофия, а затем к Донскому монастырю.

* * *

К месту дуэли мы подъехали одновременно с моим противником. Рожа у Салтыкова была слегка опухшая, походка нетвёрдая, а под глазами темнели круги. Нет, не доведёт его до добра разгульная жизнь, точно не доведёт. Вместе с ним из экипажа выскочило четверо сопровождающих. Не многовато ли народу он притащил на дуэль?

— Господа!

Усатый офицер, секундант противника, подошёл к нашей компании.

— Доброе утро, господа.

— Доброе, — я кивнул. — Ваш друг не одумался и по-прежнему хочет драться?

— Если вы готовы принести ему извинения, — офицер криво ухмыльнулся, — он милостиво простит вас, как и положено настоящему дворянину.

— Нет, благодарю, пусть оставит своё “прости” для кого-нибудь другого.

Офицер хмыкнул. Было видно, что он желает смотреть на схватку, а не содействовать примирению.

— Нужно отмерить дистанцию, — он обратился к Боброву, — тридцать шагов.

Они ушли