— Вот пришли немцы!.. Они покажут… Они всем покажут!.. Вы должны встречать их с покорностью… Мы наведём порядки…

Мужики слушали молча, молча разъезжались и расходились и только, оставшись между собою, грозили кнутом по направлению мельницы.

— Чекай, чекай, пся крев! Пшийдон россияние!..

Однажды сам Прейскер удостоил посещением своим Шубертову мельницу, приехав с несколькими офицерами в автомобиле. Но перед этим два больших разъезда, конный и мотоциклетный, произвели тщательную рекогносцировку, нет ли поблизости русских? И в особенности — казаков. Майор Прейскер, храбрый с мирным беззащитным населением, до смерти боялся казаков…

Флуг знал, что на мельнице Шуберта графиня будет всецело в его власти. Здесь ее никто не найдёт, да и сама никуда не убежит.

Девушка, монументальная, грудастая, с красным свекловичным лицом и такими же красными, по локоть голыми ручищами, принесла Ирме обещанный Флугом завтрак и за этим вслед — белый эмалированный таз и кувшин с водою.

Подавленная, убитая неволей своею, а главное, перспективою быть судимой этим извергом Прейскером, Ирма не притронулась ни к чашке забелённого молоком кофе, ни к бутербродам. Таз и вода имели у неё значительно больший успех…

Освежившись, приведя в порядок у ручного зеркальца волосы — женщина всегда женщина, — Ирма подошла к забранному решеткою окну. Без солнца и света — уныло. Серые облака того и гляди заплачут. Мельница вовсю работает. Несколько пожилых солдат ландштурма, напудренных мукою, в плоских бескозырках, таскают на спине мешки, складывают их в полковые фуры, и вереницы этих нагруженных фур тянутся по направлению к городу.

Бурлит вода, шумя и пенясь, немолчно вращая колесами… Мельница работала днём и ночью на калишский гарнизон, словно спеша вознаградить себя за вялое бездействие на протяжении многих лет.

Ирма не могла плакать, до того велико было горе. Оцепенение, сковавшее ее всю, было тяжелей и безотраднее слез.

Что теперь там, в «Бристоле»? Вовка, пожалуй, вернулся и вне себя от её исчезновения. Он так успел привязаться к ней, Вовка! Она путалась в догадках, и было в чём запутаться, — так это все непонятно, каким образом похитил ее Флуг? Она не сомневалась, что он проник в её комнату ни в каком случае не с коридора, не сомневалась, что длинноволосый, бородавчатый сосед был искусно загримированный Флуг, не сомневалась, что он усыпил ее чем-то наркотическим… Но как удалось ему увезти ее из отеля, увезти сквозь строй целой армии портье, швейцаров и дежурящих ночью «шассеров»? Этого она не могла ни объяснить себе, ни понять. Да и какой толк в объяснениях? Этим не поможешь, и безвыходное положение остается безвыходным.

— Неужели конец, всему конец? И жизнь, яркая, праздничная, оборвется таким жестоким эпилогом?..

Шагах в двухстах Ирма увидела Флуга. Он разговаривал с кем-то полным, плечистым, в мягкой шляпе и с трубкою в зубах. Говорили о ней — Флуг несколько раз поворачивался к окну, за которым она томилась, и указывал туда хлыстом.

Потом они скрылись куда-то оба. Из мельницы вышел последним бородатый, с мешком на спине ландштурмист и — никого, ни одного человека. Пусто!..

В тоске, кусая до крови губы, ломая красивые, тонкие пальцы, Ирма ходила по комнате, как загнанный в клетку зверёк, уставший все время бесконечно метаться. Ходила вдоль половицы, ходила из угла в угол по диагонали. Скучно и тупо. А сядёшь, еще скучнее и томительней, когда тело обречено на бездействие. Пробовала графиня дверь. Дубовая, массивная — тараном не прошибить! Закрыто и как-то дразняще сквозит продолговатое, для большого, массивного, такого же, как и замок, ключа — отверстие. Монументальная девица с красным лицом запирала Ирму. Даже отлучаясь на несколько минут, запирала. Отсюда не убежишь, да и куда бежать с уединённого хутора без людей, не зная дороги? Куда?..

Тянется мучительно, изматывающе день, и конца края нет ему. Гаснут, сливаются дали. Вечереет. И в комнате стало мутно. Сумерки вползали какими-то расплывающимися клочьями тускло-серого цвета…

И когда стемнело совсем и резким чёрным переплётом обозначилась на фоне окна железная решетка, послышались шаги снаружи, щёлкнул повернутый ключ, и неопределённым силуэтом вошёл Флуг-тюремщик. Вошёл, нажал кнопку электрического фонаря, и сноп белого света, ярко вспыхнув лучами во тьме, озарил графиню.

— Собирайтесь, едем! Наденьте ваше манто! Вечер холодный!..

— Как вы заботливы, — злобно усмехнулась графиня. — «Вечер холодный!» Так издевается над своей жертвой палач, соболезнуя, что у неё насморк. О, как я вас ненавижу! Мерзавец, каторжное отродье!..

— Собирайтесь! Ехать пора! Браниться вы успеете в дороге. И советую вести себя тихо и скромно. И хотя здесь я среди своих и ничего не боюсь, но предупреждаю — никаких воплей и криков, попыток бежать, вырваться. Соблюдайте внешнее приличие. А не то я должен буду оглушить вас рукояткой моего револьвера. Путь недолгий. Средний ход машины в сорок минут покроет все пространство до Калиша. Через час я буду иметь честь представить вас майору Прейскеру…

Ирма задрожала вся в ледяном, мурашками забегавшем ознобе. Силы оставляли ее, подгибались колени, вот-вот потемнеет в глазах, и она упадёт… И противная тошнота подступала откуда-то изнутри к горлу, сжимая его спазмами…

Флуг подошёл к ней и грубо рванул за локоть:

— Я люблю, чтоб меня слушались, и терпеть не могу повторять одно и то же! Время бежит, потрудитесь одеться!

Шатаясь, она последовала за ним. Он посадил ее рядом с собою. Шофер пустил машину, и гудя, содрогаясь, с потушенными фонарями, бросилась она вперёд в ночную глубь, как сорвавшийся за добычею хищник.

Развить полный ход нельзя было во мраке. Да и очень уж плохая дорога, ухабистыми петлями убегавшая средь бугорчатых, сжатых полей.

В удушливом забытье, до крайности ослабевшая, откинулась Ирма на мягкую спинку. Голова её кое-как была закутана в платок, взятый Флугом у краснощекой девушки.

Дорога обсажена приземистыми вербами. В темноте кажутся они больше, расплываясь неясными контурами.

Привыкший всегда быть начеку, Флуг зорко вглядывался по сторонам. И вот, когда мельница осталась позади в трёх-четырёх километрах, он увидел слева коротко вспыхнувший огонёк, и тотчас же за этим сухо щёлкнул выстрел… Свой разъезд или русский? Остановиться, дать сигнал, или мчаться вперёд сломя голову? Приблизительно в тысяче шагов разглядел Флуг нескольких всадников. Еще огонёк… Еще выстрел… Флуг по звуку распознал, что это не свои, не дружественные немецкие карабины. И он отрывисто крикнул шоферу, и машина, ежеминутно рискуя разбиться о деревья, слепо, наугад помчалась бешеным вихрем — только воздух свистел. А Флуг тумаками в спину