– Или, наоборот, ты сдаёшь тех, кто им больше не нужен, – подхватил многоопытный Пенюшин. – А мы тебя с восторгом под белы ручки и в чиновное кресло, с доппайком и вещевым обеспечением.

– Я за то, что там у них в головах, не отвечаю, – зло бросил Стеценко.

– А за свои злодейства? – Гагик, выросший в интеллигентной семье изрядно обрусевших крымских армян, иногда употреблял «красивые» русские словечки.

– Так война ж была. Гражданская! – с некоторым даже удивлением от того, что приходится повторять сказанное получасом раньше, и едва ли не с оттенком назидательности ответствовал экс-капитан. – Но закончилась же. Вы победили.

Но с назидательностью у Мортиросова было ещё лучше:

– Гражданская война заканчивается, когда противник истреблён. Или признал правоту победителей, раскаялся и подтвердил это делом, то есть перестал быть противником.

– А я что? Я готов, – сказал Стеценко таким тоном, будто именно такой сентенции давно ждал. – Вот, слушайте: этого ни в каких шифровках и полотнянках нет. Ни одного упоминания. Резидент Высшего монархического совета в Крыму!

– Даже так? – покрутил бритой головой Пенюшин. – И кто это?

– Сейчас он называет себя Евгением Васильевичем Яковлевым. Но я знаю и его настоящее имя, и чин в полку дивизии Слащёва, и многое из его подвигов. Он под предлогом ранения…

– Напишешь подробно, – перебил его Мортиросов. – А кто ещё в «полотнянки» не попал?

– Стасюк. Зиновий Кириллович. Инженер здешнего представительства или станции, не скажу точно, – британской телеграфной компании. Англо-Индийского… Ну, трансконтинентального телеграфа.

– В каком представительстве? – переспросил Виктор Фёдорович.

– То ли в Феодосии, то ли в Керчи. – Стеценко «сливал» информацию едва ли не с удовольствием. – Да вы ж сами можете узнать – имечко приметное. А ещё – о, это самое интересное! Двойной, если не тройной агент. Называет себя Алексеем Яновским.

– Ого! – не удержался Гагик. – А этот как засветился?

– Я его опознал, – с гордостью сообщил экс-капитан. – Увидел на пароходе – и сразу же узнал в лицо. Назвался он Яновским – наверняка не узнал меня. А на самом деле он никакой не Алексей Яновский, а поручик Александр Ясногорский, и служил он в штабе Деникина!

– Ты не обознался ли? – старательно не акцентируя особый свой интерес, спросил Мортиросов. – Может, похож просто?

– Если помню, то уж помню, – поджал губы Стеценко. – Видел его пару раз вместе с Антоном Ивановичем, а когда Деникин рассорился с Врангелем и отбыл в Константинополь, Ясногорский отбыл с ним. И позже сообщался с Высшим монархическим советом. Но чтобы ездил туда-сюда? Вот я и удивился, встретив Ясногорского на пароходе.

– Проверим, – кивнул Гагик и покосился на Пенюшина, который быстро записывал показания в протокол. – А с чего ты взял про «двойного» или «тройного» агента?

– Он же не только на монархистов работает. Фамилию эту я не раз слышал от агентов английской разведки, потому что Яновский – их осведомитель. А что вот так свободно туда-сюда через море мотается, если не дальше, да под невесть какими документами – наверняка ж неспроста, – считается небось вашим…

Мортиросов встретился взглядом с Виктором Фёдоровичем и покачал головой – не записывай, мол. А затем обратился к Стеценко:

– Так, вот бумага и карандаш. Пиши всё, что знаешь об этих троих.

Всё, во всяком случае, касательно Яковлева, экс-капитан Стеценко расписывать не стал. Чуть-чуть больше только и написал, чем сказал какое-то время назад, так что получился всего один листок неаккуратным его почерком.

Но следователи сделали вид, что удовлетворены и этим.

Гагик хорошо помнил установку от Смирнова, что экс-капитана, как бы прошедшего фильтрацию, следует через некоторое время отпустить, чтобы выявить самые тайные его связи и взять «на горячем»; а следовательно, не надо сейчас слишком усердствовать с допросом. Напротив, следует показать, что поверили в искренность и «перелицовку» бывшего врангелевского контрразведчика.

Стеценко отправили обратно в одиночку, но предварительно вняли его мольбам и вернули пальто и тёплое кепи.

Виктор Фёдорович, сдав досье, отправился в дежурку – отсыпаться.

А Мортиросов пошёл докладывать Смирнову – начальник всегда засиживался заполночь.

Реакция Смирнова была предсказуемой.

– Насчёт Яковлева всё понятно, мы его и так держим на поводке. Стасюк… Да, это может быть интересно. Но не наша зона. Доложу Реденсу – пусть напряжёт тамошних. А вот про Яновского-Ясногорского совсем неожиданно. Уверен, что Стеценко не врёт?

– О его связях с нами Стеценко мог и догадаться. В самом деле – три поездки за два месяца – это уже совсем неспроста.

Логика Мортиросова была не безупречной, но известный резон имелся. Легенда, по которой я плавал в Константинополь, не была рассчитана больше, чем на две поездки.

– И Канторович мог проболтаться, – продолжал Гагик. – Ведь именно Яновский его перевербовал. Насчёт англичан не знаю, как такое проверишь?

– Да, это вилами по воде, – вроде бы согласился Смирнов. – Хотя Лубянку надо бы запросить: вдруг чего знают про эту, приосманскую агентуру-резидентуру.

Смирнов помолчал, барабаня пальцами по крышке стола. Ни отбросить подозрение, ни принять его чекист пока что не мог. Нет, никак не мог отбросить. Слишком уж был этот Яновский не таким…

Вот именно: раздражающе не таким, как большинство своих. И ещё был он каким-то слишком умным и сообразительным, будто знал что-то наперёд. А от таких умников много чего ждать можно.

– Про этого поручика Ясногорского что-то известно? – спросил начальник деловым тоном. – Фото осталось? Сведения о выезде?

Гагик только руками развёл:

– Если выезжал с Деникиным, ещё до общей эвакуации белых, то наверняка ничего нет. Да, если по правде, то не верю я Стеценке, высосал гад эту историю из пальца, чтобы опорочить чекиста с боевым опытом, отличного работника.

– Так-то оно так, – примирительно сказал Смирнов, припоминая, что Гагик Мортиросов работал в контакте с Яновским и очень уж тепло о нём отзывался. – Но проверить обязательно надо. Переговорю с Реденсом – у него же есть выход на архивы Добрармии. А в нашем архиве проверил? Ведь у нас же есть архив штаба врангелевцев.

– Так в этом архиве нет личных дел ни Яковлева, ни Ясногорского или Яновского, – удивлённо сказал Мортиросов. – Я же вам докладывал. Вообще на «Я» – ни одной карточки.

– А на остальные буквы? – быстро спросил Смирнов. – Кроме «ер», «еры», «ерь»? – И, выслушав Гагиково: «Имеются», – твёрдо сказал: – На «Я» непременно были. Не самые редкие фамилии. Кто имел доступ к архиву?

– Только двое, Дауге и я. С тех пор как мы сложили бумаги в сейф, ключи можно взять только под роспись, открываем только вдвоём.

– С