Уже поздно совсем. От монитора начинают болеть глаза, но я продолжаю рассматривать твои фото. На них ты получаешься таким же красивым, как и в жизни, но не живым. В жизни ты совсем другой. Теплый комочек счастья… Такое странное ощущение… я чувствую себя на год младше… живу прошлой осенью… Мой трек-лист в плеере сменился на музыку, которую я слушала, когда мы познакомились, и теперь даже звуки, запахи, ощущения стали такими же, как тогда… Единственное, что меняется неустанно, — это то, что я с каждым днем все сильнее влюбляюсь в тебя. В твои нежные руки, смуглую кожу, в твою серьезность и вместе с тем милое ребячество… А еще… еще… Господи, как же мне тебя не хватает!!! Как будто перекрыли кислород, а жизнь поставили на паузу… Я ни за что тебя не оставлю. Ни за что не пущу все на самотек. Ты — самое дорогое, что у меня есть. Самое родное и близкое. И мне не страшны никакие ливни, грозы, ураганы, снега, если ты будешь рядом со мной. Чтобы я всегда могла уткнуться в твое теплое, родное плечо и почувствовать себя в безопасности… Я тебя очень прошу — не падай духом. Что бы ни было. Ты сильный. Я в тебя верю и верю тебе. Все мои стихи — только о тебе… и мысли… и сны… И даже в шуме дождя я слышу твой голос…

Из Катиного письма

Потянулась томительная и невыносимо длинная полоса бездейственных дней, одинаковых, как ксерокопии. Когда это случилось в первый раз, я знал, за что сижу, был в розыске шести спецслужб по всему миру, имел больше 20 тыс. потерпевших и сидел за то, что сделал. Сейчас же все больше напоминало кошмарный сон, который никак не уходит, сколько я себя ни щиплю.

На днях отправил жалобу в Генпрокуратуру. Написал, что, поскольку при производстве обыска мой ноутбук не упаковывался и не опечатывался за подписями подозреваемого и понятых, какая бы информация ни была в настоящее время извлечена из него, она должна быть признана доказательством, полученным с нарушением порядка, установленного уголовно-процессуальным кодексом. А такое доказательство не может иметь юридической силы.

«Знаешь, сейчас только начинаю понимать, что никого я так никогда не любила, — написала мне Катя в одном из своих писем. — Это так приятно — осознавать, что живешь одним человеком, который дороже всего на свете… Ведь так сложно найти именно “того самого”… а мне повезло… значит, судьба все же любит меня, раз посылает такие подарки… А то, что происходит сейчас, — это просто у справедливости отпуск в августе»…

Судя по всему, справедливость ушла в отпуск надолго — в сентябре я все еще находился в СИЗО, и никаких видимых изменений не произошло.

Попадая в тюрьму, ты лишаешься многих привычных вещей: телефона, часов, комфортной одежды и т. д. И поэтому ощущаешь серьезный психологический дискомфорт. Недавно мама передала мне мои любимые часы «Лонжин», привычные домашние джинсы, свитер, Катину фотографию и шарф — тот самый, что Катя собственноручно связала мне на прошлый Новый год. От него исходил запах ее «Эскады». Скажешь, мелочь? Но в тюрьме не хватает ярких впечатлений, здесь главное — не сколько и чего тебе передают, а ощущение незаброшенности, вести с воли, и любой знак внимания способен надолго поднять настроение.

Пару дней назад получил ответ на свою жалобу. Написали, что «изъятый портативный компьютер не упаковывался и не опечатывался, поскольку возникла необходимость в незамедлительном осмотре содержащейся в нем информации. В связи с этим сразу же после завершения обыска следователь УКГБ по г. Минску и Минской области А. А. Шардаков прибыл в свой служебный кабинет, где произвел осмотр информации, содержащейся в изъятом портативном компьютере. После этого портативный компьютер был упакован и опечатан»…

Мрачные стены убивают во мне способность чувствовать, осязать, видеть. Превращаешься в биоробота: ешь по необходимости, куришь, чтобы ненадолго отвлечься, и ждешь… Здесь все время чего-то ждешь: прогулок, передач, следователя, адвоката, писем… Еще и Катя редко пишет… Храп сокамерников с каждым днем раздражает все больше. Стулья из стали. Кровати из стали. Двери из стали. Мои нервы устали — они не из стали…