— И все‐таки неплохо было бы узнать, где полицейский, — проворчала врач Студенцова, и ее дряблое лицо в обрамлении венчика крашенных в каштановый цвет волос стало строгим.

— Ну хорошо, — сдаваясь, мягко проговорил Адам. — Идемте кто‐нибудь со мной, я спрошу у портье, не выходил ли господин Бурмистров из номера прогуляться. — Он встал, со стуком отодвинув стул, и поклонился присутствующим, добавив: — Сюда я уже не вернусь, всего вам доброго. Если будут какие‐нибудь вопросы или пожелания, звоните мне. — Достав из кармана рубашки своей униформы визитную карточку, он положил ее на стол. — Здесь номер моего телефона. А теперь извините, у меня дела.

Разыскивать Бурмистрова вызвалась вся мужская часть нашей группы, присутствующая за столом. Я, Николай Гуляев, Валерий Замшелов и Леонид Люстрин как один поднялись со стульев и двинулись следом за направившимся к входу в отель трансферменом.

На сей раз за ресепшен стояла улыбающаяся турчанка, одетая в фирменную одежду отеля — темный низ, голубой верх, с румяным, само собой, смуглым, довольно приятным лицом и длинными вьющимися волосами. Адам Демир перебросился с ней несколькими фразами на родном языке. Произнеся последнюю, девушка пожала плечами и одновременно отрицательно покачала головой. Можно было уже и не переводить, но Адам сказал нам по‐русски:

— Ваш земляк никуда не выходил. Ключа от его номера нет. Если хотите, можете подняться к нему. Вас проводят, а я, с вашего позволения, пойду. У меня еще много дел в других отелях. — Он поклонился, развернулся и направился прочь из здания.

— Оди‐ил! — позвала турчанка, и на ее зов из двери, за которой, очевидно, была комната для портье, вышел полноватый парнишка лет шестнадцати, с сытой довольной физиономией и маленькими глазками, маслено смотревшими на мир.

Девушка объяснила, что от него требуется, на всякий случай дала от номера Бурмистрова запасной ключ, и парень, выйдя из‐за стойки ресепшен, направился к лифту. Мы двинулись следом. Кабина лифта с золочеными поручнями и облицовочными под золото молдингами, зеркалами и большим матовым плафоном, дающим мягкий рассеянный свет, подняла нас на пятый этаж, где, как выяснилось позже, расселилась вся наша группа. Мы прошли по пустынному, отделанному под темное дерево коридору, с последовательно вспыхивающими по мере нашего продвижения лампочками в плафонах, и сгрудились у двери с номером 503.

Приведший нас сюда откормленный отрок, не произнесший ни одного слова, очевидно, по причине незнания русского языка, все так же молча постучал костяшками пальцев в дверь, и мы вчетвером, прислушиваясь, замерли. В ответ не раздалось ни звука. Отрок постучал сильнее, и мы снова навострили уши. Но, сколько ни напрягали слух, стараясь различить за дверью какой‐либо шум, свидетельствующий о присутствии в номере человека, ничего не уловили. В номере было глухо как в танке. Я почувствовал себя как‐то неуютно перед дверью, за которой должен был находиться наш товарищ, но стояла мертвая тишина. Нечто подобное, как мне показалось, испытывали и остальные мужчины. У стоявшего по левую сторону от меня риелтора Люстрина пробежала по телу дрожь, у стоявшего справа бородатого Валерия Замшелова гулко застучало сердце, а торчавший за моей спиной длинный «селадон» Гуляев шумно сглотнул. Только сытомордому отроку все было нипочем. Он вертел по сторонам своей круглой, как мяч, головой и только собрался еще раз грохнуть в дверь кулаком, как Гуляев жестко потребовал:

— Открывай давай! — И в дополнение к сказанному, чтобы исключить неправильную трактовку своих слов ни бельмеса не понимающему по‐русски отроку, продемонстрировал, что именно от него требуется, — вытянул из‐за моего плеча руку и повертел ею, имитируя таким образом открывание ключом двери.

Парень пожал плечами, сунул в замочную скважину ключ, повернул его и, распахнув дверь, отступил в сторону. Черт возьми, из‐за двери потянуло почти могильным холодом — в номере во всю мощь работал кондиционер.

— Господин полицейский! — срывающимся голосом проговорил Люстрин, просовывая голову в дверной проем, и его реденькие, будто пушок, волосики на голове зашевелились то ли от страха, то ли от вырвавшегося из номера холодного воздуха.

— Да чего вы менжуетесь! — хриплым голосом проговорил «селадон», бывший красавчик. — Заходите давайте!

Однако вместо того, чтобы оттеснить меня и войти первым, он почему‐то вдруг подтолкнул меня сзади в спину, понуждая войти в номер. Люстрин, я, Гуляев и Замшелов — в такой последовательности мы ступили в прихожую номера. Парнишка двинулся последним.

— Господин полицейски‐ий! — вновь позвал белобрысый Люстрин и открыл дверь в ванную. Там было темно. Я нажал на выключатель, вспыхнул свет — пусто. Мы двинулись дальше и вошли в комнату.

— О боже! Я так и знал! — вскричал Люстрин, первым ступивший в комнату.

Я замер на пороге. В комнате, точной копии моего номера, только не в бежевой, а в розовой цветовой гамме, на кровати лицом к нам лежал Бурмистров. Одна его рука была свешена на пол, другая откинута в сторону, ноги разбросаны, лицо красное и отекшее, а изо рта вытекла жидкость, казавшаяся на розовом покрывале темным кровавым пятном.

Сзади меня вновь подтолкнул Гуляев, и я вынужден был широко ступить в комнату, на него напирал Замшелов, из‐за которого выглядывал отрок.

— Фи‐фью! — присвистнул Гуляев, увидев представшую его глазам картину. — Кто же его так?

Он подошел к Бурмистрову, наклонился, взял его руку, поднял и отпустил. Она безвольно упала на пол. Подошел и я, потрогал лицо полицейского — холодное, как у остывшего несколько часов назад трупа. Я спортсмен, изучал медицинскую подготовку и превосходно знаю, как проверить, жив человек или находится в состоянии клинической смерти, и как ему в случае необходимости можно помочь, потому бесцеремонно обхватил шею Бурмистрова рукой и тремя пальцами нажал на сонную артерию. Черт возьми! Бурмистров был еще жив!

— Господин полицейский! — проговорил я громко, уже догадавшись, в чем дело, и потряс Бурмистрова за плечо.

Тот как лежал трупом, не шевелясь, так и продолжал лежать. Я похлопал майора по щеке, потом ударил сильнее, и полицейский наконец что‐то промычал и зашевелился.

— С вами все в порядке?! — спросил я громче.

Майор открыл глаза, посмотрел на меня затуманенным взором, затем хрюкнул, с трудом поднялся и сел на кровати.

— В чем дело, мужики?! — пробормотал он, обводя нас по‐прежнему мутным взглядом, распространяя вокруг себя густой запах перегара.

— Вы живы?! — воскликнул Люстрин, оторопело глядя на Бурмистрова.

— А ты хотел, чтобы я сдох, да?! — вдруг рявкнул Бурмистров, сунул руку куда‐то между кроватью и стоявшей рядом с нею тумбочкой и вытащил почти