Это — секунда. Это импульс, отточенный веками. Стоит мне ему хоть немного поддаться, как все в этом здании умрут. Сидящий напротив меня человек это так хорошо знает, что мне даже не стали вешать такую же бомбу как у Тарасовой, скажем, на спину. Не имеет смысла.

Вместо этого я открыл восемнадцатую страницу.

— Учти, я знаю теорию тауматургии, и знаю хорошо, — мягко предупредил меня собеседник, — Если попробуешь шутить — то знаешь, что случится.

— Если я захочу пошутить, то ты не узнаешь, что случится, — также мягко проговорил я, стараясь выдать свою самую лучшую гнусную усмешку.

Заккери она не впечатлила.

— Подобный исход есть в плане, вампир, — вздохнул этот говнюк, — Поверь, он для тебя будет наихудшим.

Хуже всего было не то, что он, этот извращенец, любящий засаживать невинным девочкам под хвост, был прав, совсем нет. Худшее, что я слышал в голосе этого немолодого, страшно уставшего человека, было равнодушием. Он совсем не против был своей смерти, даже, может быть, за. Его ровный тон был наполнен не только уверенностью, что я буду выполнять их указания, но также и смирением с тем, что что-то может пойти не так. Вариант «А» не сработает, значит будет вариант «Б» и дальше по алфавиту. Провал? Ну, значит, провал.

Он слишком устал, чтобы надеяться.

Поэтому я принялся за ритуал. Он оказался несложным, хоть и чрезвычайно требовательным к начертанию. Совершенно незнакомую мне грамму нужно было начертить с точностью, недоступной человеку. Освещение, наточенные карандаши, ровные линейки, даже планшет для рисования — всё это оказалось здесь. Немного крови на обложку, короткий речитатив-воззвание-принятие, пара жестов, а затем книга, она же гримуар, она же лабораторный журнал некроманта, коротко вспыхивает ярким зеленым светом, выдав из себя слабенький фонтанчик туманчика такого же цвета. Туман быстрой змейкой залетает в мои ноздри, обжигая слизистую мертвящим холодком.

— Хорошо, — тут же сказал, встав с места и покачнувшись, фальшивый пастор, — Теперь, Конрад, я тебя оставлю на несколько часов, но перед этим, давай кое-что проясним…

Я напрягся, пытаясь хоть как-то просканировать этого человека, безучастно объясняющего мне, что делать так, как будто всё это давным-давно было им отрепетировано. Думал, что готов был ко всему, но…

— «Песнь Слёз», Конрад, — выбил всю почву мира из-под моих ног Заккери, — Мы читали эту балладу. Внимательно. Можешь считать, что именно твоё появление в Омниполисе и послужило стартом всей операции. Поэтому, пожалуйста, не предпринимай ничего, чтобы покинуть эту комнату. Даже я не знаю всех мер предосторожности, установленных здесь, так что любое твое движение, кроме лежания на кровати, несет в себе риск подрыва бомбы на твоей дочери. До встречи.

С его уходом я упал на кровать и пролежал так почти полчаса, молча, тихо и разглядывая потолок. А потом начал смеяться. Беззвучно.

Может быть, немного истерически.

Сыщик. Детектив. Блюститель.

Трехсотлетний вампир, привыкший обводить вокруг пальца существ, бывших куда сильнее и могущественней чем он. Хищник, охотник, агент всемогущего и таинственного Управления. А для кого-то — жертва. Цель. Мишень. Тщательно изученная. Направленная в нужную сторону с помощью красных флажков. Взятая живьем и посаженная в клетку.

Теперь у них есть на руках всё, чтобы заставить зверя танцевать нужный танец.

Демоны Иерихона и сам Саркат, долгий жизненный срок ведет к большому опыту? Не смешите, он ведет лишь к груде бесполезных воспоминаний, от некоторых из которых избавиться невозможно.

Причем, меня подцепили на множество крючков. Сочетание Шпильки и «подарочка» было грубым, но действенным. Виолика наоборот, более тонким вариантом, рассчитанным на то, что вампир вдует безденежной монашке под хвост, а затем будет приходить снова и снова, вдувая и рассчитывая найти книгу. Сыщик, блин. Алиса? Её не трогали, она была счастливым билетиком, по которому можно достать вампира из гнезда.

И насколько же просто, а? Не надо вламываться в дом-крепость тауматурга, просто найди придурка, который постучит в его дверь, достаточно жалобного и безобидного, чтобы девчонки выскочили сами защищать жертву от злобного лысого психопата…

Если мы из этого выкарабкаемся, то комната и мастерская Шеггарта будут обшиты лучшей звукоизоляцией, которую я только смогу найти. Или я их просто убью обоих.

Придя к этому выводу, я решил почитать книжку, так успешно убегавшую от меня всё это время, но не смог. Ритуал на восемнадцатой странице оказался самым простым, буквально памяточкой для малолетних дебилов, в отличие от схем, инструкций и поэтапных действий, записанных до и после. Я даже не смог уловить смысла записанных в этой книжке заклинаний и ритуалов. Они были слишком комплексные, слишком узконаправленные, по вектору, который был на пару десятков этажей ниже, чем глубина моих познаний в магии. Всё-таки, тауматургия — это сборник отдельных чудес.

Когда книга была отложена, в моей голове созрело решение. В руках у моих недругов, разумно держащих вампира в неведении, была Алиса, но, при этом, им я был нужен. А может быть, и она. Но не сделать совсем ничего в данной ситуации я себе позволить не мог.

Торговля и риск. Один раз я укушу в ответ, думал я, лежа на кровати и вырезая на запястье когтем сложную фигуру, один раз попробую превратить планы канадианцев в кусок дерьма. Просто потому, что могу. Просто потому, что они профессионалы высочайшего уровня, а значит, весьма велик шанс, что, даже потеряв всё, попробуют использовать меня и моего птенца далее.

А еще, потому что я бы не стал себя уважать, если бы не воспользовался этим шансом.

— Ханапиосса Дедрикадея, — пробормотал я негромко, заставляя вырезанные в собственной коже и плоти линии вспыхнуть оранжевым пламенем. Оно, впрочем, быстро улеглось, а вот сама фигура явственно подёргалась, потолкалась, а спустя десять минут успокоилась, начав выцветать. Еще через пару минут от нее остались лишь тонкие белые шрамы да ощущение неестественного тепла.

Магия? О нет, это не магия. Даже не тауматургия. Просто последствия когда-то заключенного контракта. Страховка для одной милой девочки, боявшейся Охотников на демонов. А теперь попробуем кое-что еще…

Закрыв глаза, я их не открывал до тех самых пор, пока дверь моей камеры, после долгого шуршания около неё, не раскрылась. Не нараспашку, а так, слегка, достаточно, чтобы просунуть руку с полуавтоматическим пистолетом и высадить в лежащего меня весь магазин.

— Больно… — прошипел я, скрючиваясь в позу эмбриона.

Очень больно. До выстрелов я мог надеть этот костюм хотя бы в Граильню, а теперь…