бездействуем. Видно, мы не до конца вкусили ещё горечь поражения. Видно, не готовы были сражаться насмерть.

Чиен кивнул ни на кого не глядя. И пошёл к лесу.

Айнур посмотрел ему в след, развернулся и потопал к костру.

— Пусть побудет один, — сказал я, удерживая Шасти. Она хотела бежать за Чиеном. — Не мальчик уже. Да и люди Маймана присмотрят за ним на крайняк.

Шасти неохотно угукнула. Вжалась в меня — она была вся холодная, не простыла бы. Я повёл её греться к костру. Сел возле спящего Кимы, подозвал Ярена — вместе теплее.

Через час или два — вернулся к костру и Чиен. Тяжело опустился рядом. Уставился в огонь. Айнур подошёл к нему и стал что-то говорить тихо-тихо.

И я задремал.

А потом наступило радостное солнечное утро. Оно раскрасило болото в зелёные цвета. Обсушило огромную чёрную голову ютпы, которую отрезал Чиен. И погрузило нас в обычную человеческую суету.

Шаманы наплясались и дружно уснули сидя. Затворить дверь в преисподнюю им не удалось. К счастью, из болота больше никто не вылез, но это было уже чистое везение.

Нужно было решать, что делать с болотом. Но это — когда проспятся шаманы. А вот Кима уже проснулся, и лихорадка его усилилась.

— Эх, зелёные хоргоны совсем кончились, — вздохнула Шасти, осмотрев рану парнишки, и достала из сумки трофейный серый хоргон. — Попробуем затворить. Помнишь, как я проделала это с Буркой? Жалко тратить хоргон, но другого выхода нет. Нехорошая у него лихорадка. Заболел он.

— Я не заболел! — пискнул Кима.

— Накупавшись в ледяной воде и в грязи — и здоровый бы заболел, — успокоила его самолюбие Шасти и погрела хоргон в ладонях.

— Не надо на меня ничего тратить, — слабо запротестовал Кима.

— Заткнись, мелочь, — ласково сказал ему Ярен. Он помогал Шасти ворочать своего неожиданного спасенца, когда она осматривала рану. — Я тебе потом ещё всыплю! Ты зачем с Эльдэ на болото пошёл? Ты — ученик, тебе нельзя было уходить из лагеря. Забыл, что ли, мелочь?

Кима промолчал. Оправдываться было бессмысленно. Да, Эльдэ был «свой», но существует же внутренняя дисциплина. Однако вспомнил мой заяц об этом только сейчас.

Это Ярен пообтёрся уже с воинами и понимал, что Кима должен был спросить кого-то, чтобы отпустили. А в вольных дикарских нравах мальчишек такое и не ночевало.

Йорд даже не пытался их дрессировать. Знал, собака, что сами потихоньку поймут. Вот так, через раны и трупы своих. Или погибнут все — по глупости и безалаберности.

Хороший он был воспитатель, ничего не скажешь. Хитрый.

Это он был «виноват», что из вражьих детей постепенно формировалась плотная и агрессивная банда подростков. Со своими командирами и своими законами.

И меня осенило вдруг — Йорд вовсе и не хотел, чтобы его подопечные, как безумные марионетки, кинулись по приказу колдунов штурмовать перевал. Он знал про печати, и давал чужим вражьим щенкам столько понимания текущего, сколько они могли сами в себя вобрать.

Ведь хуже всего печатям подчиняются те, у которых уже есть своя правда, свои идеалы, свой путь.

Похоже, Йорд и без меня был тем ещё смутьяном и коллаборационистом. И если бы не хитрость его командира, Найяда, ушёл бы, наверное, со службы, сославшись на рану.

Но был у него крючочек — безродный воин хотел признания и славы. А вот убивать чужих детей — не хотел.

— Я готова! — Шасти разложила на чистой тряпке нож, два амулета и серый шарик хоргона. — Это не очень приятная процедура, Кима, — предупредила она своего пациента. — А потому Ярен и Кай будут держать тебя, чтобы не дёргался. Понял?

Кима обречённо вздохнул — деваться ему было некуда.

— Давай быстрее? — попросил я Шасти.

От костра уже неслись вкусные запахи. Волки Маймана притащили из леса молоденькую косулю. Птица на болоте так и кишела, но мясо у неё здесь вонючее, а вот парная косулятина…

Шасти уложила Киму так, чтобы добраться до его раны, понятное дело — грязной и воспалившейся. Как он сам-то не сдох?

Велела нам с Яреном крепко держать его за руки и за ноги.

Потратить на эту бездарность хоргон было расточительством, хоть серый шарик и оказался слабее нашей прошлой добычи.

Но Шасти сказала, что рана очень плохая. И спорить я не стал. Добудем ещё — колдуняк тут много развелось, будут и хоргоны.

Шасти взяла в руки шарик. Примерилась. Мы с Яреном плотно прижали Киму к подстилке из сосновых веток и длинной болотной травы.

Вспышка!

Сердце моё дёрнулось. Мне показалось, я снова вижу преисподнюю, а ещё дальше — больничную палату.

Кима всё-таки вскрикнул. Больно было, наверное. Так-то он терпеливый.

— Всё! — провозгласила Шасти, отряхивая ладони. — Теперь твои раны будут болеть у Эрлика!

— У кошки боли, у собаки боли… — пробормотал я. — Магия…

Кима, попискивая от удивления, щупал рану, от которой осталась только багровая полоса.

— А почему ютпы лезли на нас из болота? — спросил Ярен. — Ведь Эльдэ не сумел столкнуть туда Киму. И Эрлик не получил мяса.

— Эльдэ заранее бросил в болото амулет, чтобы вызвать тварей, — пояснила Шасти и подала мне кусок кожи с надписями. — Смотрите. Это был очень опасный амулет. Он был завёрнут в кожу. Здесь надпись, призванная защитить того, кто носит с собой «дверь в нижний мир Эрлика». Иначе его и носить с собой было бы слишком опасно.

— Значит, дверь была открыта? — удивился Ярен. — Потому вылезли и те, первые ютпы? Которые гнались за Багаем?

— Ага, — кивнула Шасти. — Байсур, сам того не понимая, постучал в дверь. А амулет уже лежал там и ждал первой крови, чтобы дверь распахнулась.

Айнур подошёл и сел рядом.

Смотреть на него было больно.