— Конечно, для тебя это ничего, ты же умеешь договариваться со своей совестью, — кипятилась я. — И вообще, отвернись, я оденусь.

Тут у него зазвонил телефон на тумбочке, а я воспользовалась этим обстоятельством и быстро натянула на себя висевший на стуле халат.

Алексей коротко пообщался со звонившим, ограничившись односложными «да-нет», и повернулся в мою сторону.

— Мне надо отъехать, ненадолго, — поспешно добавил он. — У Ахметова есть какая-то информация по нашему дяде из Израиля. — А потом ты успокоишься, и мы поговорим.

— Да катись ты к чертовой матери, — рассвирепела я, зачем-то схватила его телефон и со всей силы шмякнула его об стенку. Все-таки тяга к скандалам заложена в самой женской сущности, и противиться ей в то утро было свыше моих сил. Алексей укоризненно глянул на меня, молча натянул джинсы, поднял остатки телефона и поспешно вышел.

Я лежала и сверлила взглядом потолок, пытаясь восстановить события вчерашнего вечера. Тут в дверь поскреблись, и я увидела взлохмаченную голову Пелагеи. Сразу же в комнату вошла и вся она целиком, с бутылкой воды в руках и выражением нашкодившего кота на челе.

— Ну и как ты после вчерашнего? — Голос ее звучал как-то неуверенно. Видно было, что вчерашнее алкогольное пати для нее тоже не прошло бесследно.

— Плохо, — буркнула я. — Твой план по соблазнению Алексея дал сбой: по-моему, мною просто воспользовались. Я, конечно, сама хороша, нечего было так напиваться. Но приставать к пьяной девушке в отключке… Это слишком даже для такого мутного типа.

— А с чего ты взяла, что он к тебе приставал? — вроде бы удивилась подружка, протягивая мне воду.

— Потому что я проснулась голая, а на соседней подушке — он! — отрезала я, опять начиная злиться. — Еще умные вопросы будут?

— А, так это я тебя раздела, — обрадовалась родственница. — Ты вчера заснула прямо за столом, вот мы тебя и отнесли в комнату. Ты сказала, что в одежде спят только бомжи, и ночью тело должно отдыхать. Ну, я и раздела тебя. А потом ты заявила, что Алексей должен спать с тобой. Согласно плану. Я еще испугалась, что ты ему про наш план разболтаешь, но ты отключилась. Алексей помог мне убрать внизу, а потом со стаканом воды к тебе пошел, проверить, как ты. И заснул тут, наверное.

— Вот черт… — Я как-то разом протрезвела и затосковала. — Получается, ничего не было? А я тут на него наорала и телефон разбила… Погоди, а как ты все так хорошо помнишь? — я подозрительно воззрилась на Пелагею. — Пили вроде все одинаково?

— А, это… Так я не пьянею. Гены пальцем не задавишь, — деловито пояснила она. — Луженый желудок, как у бати. Он канистру мог выжрать, даже как-то на спор…

— Ясно, — в досаде перебила я ее. — Значит, ты все помнишь? Чего тогда такая грустная? Толик узнал про телефон и требует денежную компенсацию?

— Сплюнь, — зашептала Пелагея. — Про Толика я как раз и пришла поговорить. Я вроде была трезвая, а как вы спать пошли, мы убирать посуду стали. А потом Толик предложил еще выпить — и на боковую. Ну, и смешал мне какой-то коктейль из остатков в бутылках. А я знаю, мне смешивать нельзя — только по нарастающей. Вот после коктейля я и отключилась. Проснулась внизу, на диване. Только диван-то разложен, и вроде как рядом простынь примята. Получается, он со мной спал, так ведь?

— А от меня ты что хочешь, поздравлений? — удивилась я.

— Так узнать хочу, было у нас что или нет? — заныла обладательница луженого желудка, а я выпучила глаза:

— Как ты себе это представляешь? Гадать на кофейной гуще я не умею.

— Гадать и не надо. Ты просто с Толиком заговори, вроде так, невзначай: как, мол, что, мол? Типа не помнишь ничего. Поинтересуйся, как он себя чувствует. Ну, и выведи его на разговор. А я пока пойду еще в беседке приберусь, чтобы не маячить.

Я покачала головой, поскольку сильно сомневалась, что смогу встать, но кровать все равно пришлось покинуть: хотелось в душ и туалет.

Толик тосковал внизу, прикладывая к голове холодную пивную бутылку, из чего я сделала вывод, что он уже успел сгонять в магазин. В кухне было убрано, что несказанно порадовало: я терпеть не могла уборку после застолья. Сделав себе чашку кофе, я устроилась возле Толика на диване. Тот сочувственно взглянул на меня, молча протянул мне пиво, но я вежливо отказалась. Похмеляться я никогда не умела.

— Голова болит? — вкрадчиво спросила я.

— Трещит. Вот знаю же, что смешивать не надо, а все равно, — махнул рукой Толик.

— Видишь, как человек устроен: то ему смешивать не надо было, то градус понижать, то запивать. Нет бы признать, что просто не надо было пить… — начала я заунывную лекцию, но потом вспомнила, в каком виде проснулась сама, и примолкла. Не мне читать морали другим…

— Оно, конечно, так, — покивал Толик, вновь прикладываясь к пиву и от этого тяготея к философии. — Но искушение велико, а человеческая плоть слаба.

Голова моя трещала так, что я поняла: ходить вокруг да около сил у меня нет. К тому же, он очень кстати завел разговор про плоть, и я рискнула:

— Толик, ты, конечно, извини, что я лезу не в свое дело. Но Пелагея мне не чужая, так что ты скажи, как на духу: было у вас что?

Толик посмотрел на меня с тоской в глазах и промычал:

— Она что, тоже ничего не помнит?

— Что значит «тоже»? — брови мои полезли вверх, а в голове что-то опять стало стрелять.

— Да то и значит, — сокрушался Толик. — Я же сам у тебя хотел все разузнать. Не помню я ничего. Пелагея мне вчера выпить предложила, когда вы спать пошли. Ну, и смешала какой-то убойный коктейль из остатков. А я коктейли вообще не пью, мне от них сразу башку сносит. А отказаться постеснялся: все-таки именинница. А утром проснулся рядом с ней на диване, что было или не было — не