свои земли к благоденствию и процветанию. Причем о процветании — это Лес в прямом смысле слова.

Сильван улыбнулся.

— Ладно, пойду я, а тебе нужно поспать, — решил Яр. Перед тем как встать с кровати, вдруг коснулся губами лба мага: — Жара нет. Отлично! Что ж, сладких снов!

— Спасибо тебе, — опустил глаза некромант. — Спасибо за всё. Ты, конечно, ничуть не изменился, всё такой же… эм…

— Идеальный красавец, лучший собеседник и друг? — самодовольно подсказал владыка Леса. Добавил: — Если что-то понадобится, за дверью тебя караулит твоя верующая гоблинша. Можешь звать ее хоть среди ночи, она будет только счастлива услужить своей богине.

Маг кисло скривился.

— Если понадоблюсь я, — продолжал Яр, — просто позови, дворец мне тут же шепнет, и я приду. В любое время.

Сильван нерешительно потеребил рукав своего балахона.

— Что? — спросил повелитель Леса.

— Насколько я могу быть откровенным с твоей дочерью? — с неловкостью уточнил маг на будущее.

— У меня от детей секретов нет! — уверенно провозгласил царь. — Я им всё рассказываю. Тут главное выбрать, о чём именно и в какое время рассказывать, а какие сведения лучше отложить на годик-другой, или лет на сто.

— Разве это и не есть секреты? — невесело улыбнулся некромант.

— Если Милка наведается к тебе среди ночи — а она точно явится! — предупредил строгий отец, — гони ее в шею! Тебе еще рано напрягаться, она же с тебя не слезет, если будешь мямлить и разведешь свою вежливость.

Сильван обещал это учесть.

Ночью некроманту не спалось. Лежал, вздыхал. Наверное, за время пребывания своего статуей отоспался на годы вперед. Правда, размышлять тоже особо не получалось, в разуме мысли бродили, сталкивались, рассыпались, перемешивались, перепутывались... Как ни прискорбно это понимать, но единственное, что ему оставалось — довериться Яру. Снова положиться на эльфа (теперь зеленоволосого правителя!), позволить ему сделать всё самому, а некромант будет лишь ждать и надеяться. Противно от самого себя, паршиво на душе, но ничего иного для себя Сильван не видел. Видимо, как был ничтожеством, так и не изменится...

Яр оказался прав и в другом: среди ночи к магу прокралась лесная царевна. Вошла тихо-тихо, под ругань шепотом гоблинши, оставшейся с той стороны двери. Вплыла эдаким видением, с распущенными волосами, в струящейся ночной сорочке из тончайшей материи, подчеркивающей изгибы женского тела. В руке внесла подсвечник с одной толстой восковой свечой, разливающей в воздухе тонкий медовый аромат.

Свечку Милена поставила на стол, а сама юркнула к некроманту под бочок. Точнее, пристроилась за спиной, обняла за пояс. И затихла, предоставляя магу право сделать вид, будто крепко спит и появления ее не заметил.

Сильван так бы и поступил... Однако оба полежали в обнимку с четверть часа, но не задремали. Она не спала, он слышал это по ее дыханию. Сильван же таращился в полумрак, всей кожей тела под балахоном ощущая чужое тепло. И почти осязаемую благожелательность. Как будто она сама искренне верила, что он для нее — не сиюминутная симпатия, не каприз и не прихоть праздного любопытства. Она именно дарила ему свое тепло. Свою любовь. Как та же свеча отдает в пространство свой свет и трепет.

Разумеется, грубо прогнать своенравную барышню у него рука не поднялась. А вежливо попросить уйти — не послушается.

— Что ты со мной делаешь? — спросил, не стерпел, маг.

— Вливаю живительную силу, разве не чуешь? — невозмутимо отозвалась царевна. Потерлась щекой о его плечо. — Я соединилась сейчас с Лесом. И через себя — соединила с Лесом тебя. Почувствуй, какое это огромное и могущественное существо.

— Я не понимаю, что это, — признался с некоторым опасением Сильван.

— Это Лес! — даже не пыталась объяснить Милена. Ей-то это было ясно с младенчества. Само собой разумеющееся, такое, что не требовало объяснения. Как небо — как описать словами, какое оно синее и безграничное? Как ветер — как объяснить его скорость и напор, ласковость и свежесть?

И в какой-то момент Сильван понял. Он, закрыв глаза, вдруг увидел простор лугов. Цветочные поля с жужжанием деловитых пчел. Ягодные полянки, где лакомились медведицы с медвежатами. Сосновые душистые боры, где среди пушистых ветвей лежали в развалку, свесив широкие лапы, пятнистые рыси. Дубрава, за оврагом — кабаньи стада. Ольшаники и орешники. Лоси с развесистыми рогами и трубным криком. Березовые рощи с выводком оленей. Речушки и зеркальца рыбных озер. Темные ельники. Грибные местечки. Зеленеющие болота под птичьими трелями… Лес простирался на юг до степей и на север до ледяного моря. На запад — до морских заливов и цепочки холодных озер, и на восток, вбирая даже горный хребет.

— Вот видишь, Лес тоже тебя принял, — произнесла довольная царевна. — Теперь ты наш. Мы — семья!

Сильван промолчал. А что он мог сказать? И нужно было ли что-то говорить — этот Лес и так свободно читал в его сердце… В сердцах, черт.

— Я, знаешь ли, дочка своего отца, — выдала Милена. — Папка тебя обожает, как родного брата. Значит, ты для меня получаешься вроде дядюшки?

Сильван невольно скривился: числить эту сороку в племянницах ему почему-то не слишком хотелось.

— А так уж у нас в семье заведено — влюбляться в старших, — продолжала лукаво гнуть свое Милена. — Мама влюбилась в папку, когда он был для нее вместо старшего брата. Папка влюбился в дядю. Мирошка — в