Эта мысль, что она может желать, пусть даже из упрямства, кого-то другого, сжимает мне горло. Мешает дышать, словно чудище, что длинными и острыми когтями рвет сердце.

– Нет! – удивлённо распахнутые глаза темнеют от гнева. – Я искала одного парня. Я вам говорила!

– Зачем? Кто он?

– Я…

– Что ты? – встряхиваю ее еще раз.

– Я люблю его! – кричит она, и тут же испуганно замолкает.

Молча всматриваюсь в ее глаза. Глупенькая, маленькая, запутавшаяся девочка. Не его ты любишь. Когда любят, то не боятся и не сомневаются.

– А меня любишь?

Она молчит. Она опускает глаза. Смелая девочка Алиса дрожит на ледяном ветру в моих руках.

– Я… вас… боюсь… Горал.

– Любишь его? А теперь посмотри мне в глаза и скажи, что тебе все равно. Что тебе наплевать на меня. Ну скажи. Я тебе ничего не сделаю. Клянусь честью! Просто посмотри мне в глаза.

Она поднимает на меня полные слез глаза и молчит. Выдыхаю, успокаиваюсь и тихо говорю:

– Обещаю, что ничего тебе за это не сделаю. Я хочу это слышать. Ну же, скажи: "Горал, мне наплевать на тебя". Это очень легко произнести, если, действительно, чувствуешь.

Она молчит. Она глубоко вздыхает, я напрягаюсь. Ее губы приоткрываются, но она закусывает губу, и, не мигая, смотрит на меня. Слова остаются где-то там, внутри. Но я их слышу. Мне не нужно слезливых признаний. Мне достаточно невысказанного, невыдохнутого. Правда – это просто не произнесенная ложь. Я услышал тебя, Алиса. Не меня ты боишься, а себя. Пропасть внизу зовет. Жадно шепчет, разевая зубастую от осколков скалы, пасть:

– Упади с ней вниз, Горал, и произнеси клятву, на веки вечные связывающую вас.

Не сейчас! Драконы, которые решили быть вместе, должны, сложив крылья, упасть со скалы. Туда, в зияющую пропасть. И если они действительно любят, то за минуту до падения их крылья сами раскроются. Потому что Фатумор хранит истинно любящих. Клятва, произнесенная на Драконьей Скале свяжет мне руки. Я буду вынужден защищать свою девочку сильнее, чем себя самого. Дороги назад не будет. Я не смогу обмануть ее и причинить ей боль. А жизнь без боли и лжи она пока не заслужила. Поэтому мне нужно подготовить Алису к клятве. Научить ее кое-чему. Обломать невыносимый драконий характер. Такой же несносный, какой был у меня в ее возрасте. Один из нас должен уступить. И это точно не я.

Принимаю истинный облик, забрасываю Алису на спину и взмахиваю крыльями. Драконы умеют летать. А ты, девочка, нет. Я шепчу на древнем драконьем языке, который Алиса не понимает:

– Не разбейся, моя девочка!

Что это было? Невероятный полет над чужим и прекрасным миром. Его дыхание, его слова:

– А теперь посмотри мне в глаза и скажи, что тебе все равно. Что тебе наплевать. Ну скажи мне это!

Почему я смолчала? Почему не сказала ему, что мне наплевать на него? Словно чья-то огромная рука сжала горло. Я ведь люблю Азара. Но губы не смогли это выговорить. Страх? Нет, дракон дал слово чести меня не трогать. А к чести в этом зафеяченном мире относятся так же трепетно, как в моем мире к деньгам. Так почему?

Мы вернулись в кабинет и я бессильно упала в кресло. Ноги мелко дрожат – ужасно боюсь высоты. Но с ним полетела бы еще раз. Никогда в жизни не чувствовала себя так спокойно и надежно. Какой бред я несу! Как вообще такое может быть: одновременно бояться и в то же время чувствовать себя так спокойно в чужих руках? Если хватку драконьих челюстей вообще можно считать руками.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Не спрашивая разрешения, я встала, взяла со стола ректора тяжелый бокал, вырезанный из цельного кристалла, очень похожего на дымчатый топаз, и налила себе воды из графина. Горал молча сидел на столе и буравил меня взглядом. Из-за его спины снова выпорхнула химера-ревность и хищно клацнула зубами. Да когда же его отпустит-то? Вот бешеный мужик!

И вдруг из браслета Горала вылез василиск и зашипел:

– Зачем страдать, владыка? Возьми ее! Прямо здесь и сейчас! Никто не узнает, а если и узнает, то кому до этого дело? Ты – ректор. Ты – почти Судьба! Тебе все можно!

Ах, вот кто его накручивает! Ах ты ж змеюка пернатая!

– Она подглядывала за студентами, и ей это нравилось, – в унисон с фамильяром забубнила химера-ревность в ухо Горалу. – Она с ними мысленно спала. С красивыми, молодыми, полуголыми мужиками. Хочешь, я покажу тебе, как это было?

Вот скотина! Когда это такое было? Брехло страхолюдное! Чтоб тебе все три хари перекосило! Я опустила глаза, чтобы скрыть чувства. Горал не должен догадаться, что я вижу всё, что с ним происходит.

– А тебя она к себе не подпускает! Корчит невинность, чтобы цену набить. А с другими… – тут химера взмахнула лапой и в воздухе развернулся плоский экран.

А на нем – ушатай меня, Китай! – была я в окружении полуголых фатумов. Они терлись об меня, трогали за грудь, а я закатывала глаза от наслаждения. Вранье! Я едва не выкрикнула это вслух. И тут один из фатумов резко развернул меня к себе, задрал мою ногу на свое бедро, и завозился с гульфиком, расстегивая его.

Этого я стерпеть не могла! Озабоченная трехголовая гнида! Ничего себе фантазии! Тебе в порнушке цены бы не было. "Оскар" тебе в три глотки сразу! Или как там называется приз за лучшее кино для взрослых? Горал при виде этого зрелища, которое ревность транслировала онлайн прямо в его воспаленный мозг, вскочил со стола, не вытерпев накала страстей, и бросился ко мне.

Ревность осталась на столе. Вот это ты открылась, скотина! Ну, держись! Я с размаху швырнула тяжелый бокал прямо в трехголовую сволочь. Горал быстро пригнулся. Ох, хорошая у него реакция. Бокал угодил в ту голову, что была как раз посередке, и застрял в раскрытой пасти льва. Химера булькнула, заклокотала и опрокинулась на спину, накрывшись лапами. Получи, фашист, гранату! Гол! Вместе с химерой со стола слетела Большая Печать академии и с грохотом покатилась по полу в дальний угол кабинета.

– Извините! – я, как ни в чем не бывало, поправила задравшийся манжет блузки. – У вас там мышка на столе сидела. Ненавижу мышей!