Впрочем, на том он не останавливается. В его списке есть дополняющие и проясняющие вопросы, раскрывающие то, что обычно делают некоторые «злонамеренные женщины», а именно — сидят на вышеупомянутом или аналогичном устройстве, тем самым блудя в одиночестве. Самоудовлетворение с использованием вспомогательных средств влекло за собой наказание — пост в течение целого года, даже если одинокой женщине просто не с кем было играть. Похоже, Бурхард и правда очень много об этом думал. Возможно, тоже в полном одиночестве. Ночи напролет.

У подобных вопросов была и обратная сторона; некоторые прихожанки наверняка действительно одинокими ночами брали дело в свои руки, но большинство других, скорее всего, о таком даже не думали… до тех пор пока им об этом не рассказывали на исповеди. Во всех подробностях. Нет, отче, я такого никогда не делала, но спасибо за прекрасную идею, огромное спасибо! Женщину с немного нетрадиционными наклонностями такие вопросы могли подтолкнуть к следующему шагу, то есть к тому, чтобы попробовать все самой.

Услышав о подобном впервые, молодая жена, вероятно, захотела бы обсудить это с близкой подругой.

Сесили и Маргарет болтают о том о сем. Сесили кажется очень задумчивой; она только что вернулась из церкви, и что-то явно занимает ее мысли. Наконец она решает выговориться.

Сесили: Ты не поверишь, что сегодня произошло в церкви! Брат Эдвард спросил меня, не изготовила ли я из чего-нибудь пенис, не привязывала ли его к кому-то и не прелюбодействовала ли с ним!

Маргарет: О боже. Как грубо!

Сесили: Совершенно неприлично! Пенис на ремешках!

Мертвая тишина.

Маргарет: Но… ну… а ты не пробовала?

Сесили: Маргарет! Как ты можешь о таком спрашивать!

Маргарет: Понимаешь… наши мужчины ведь собираются в крестовый поход, отбывают в следующий вторник.

Сесили: Да. Мой Эдвард тоже уходит.

Маргарет: А предыдущий крестовый поход продолжался десять лет…

Сесили: Десять лет! Это долго… Ох, боже…

Маргарет: Очень, очень долго. Тут хочешь не хочешь, а задумаешься!

Сесили: Это точно.

Маргарет откашливается.

Маргарет: Слушай, а как ты думаешь, какие ремешки он имел в виду?

Слово берет Гинкмар

Еще через сто лет после «Пенитенциария» Теодора, в IX веке, Гинкмар, который в то время был архиепископом Реймса, тоже нашел что сказать о женщинах, вступавших в романтические отношения с особами своего пола. Он приложил немало усилий, чтобы подробно объяснить это явление всем, кто не совсем его понимал:

Они не соединяют плоть с плотью так, чтобы гениталии одного человека дополняли гениталии другого, ибо тому препятствует природа, но они используют упомянутый орган противоестественным способом и, сообщается, вызывают в себе желание с помощью определенных дьявольских приспособлений.

То, что они использовали «определенные приспособления», нам уже известно благодаря вопросам об устройстве в форме члена, которые предлагалось задавать ничего не подозревающим прихожанкам в церковной исповедальне. Но архиепископу Гинкмару, судя по всему, неловко было даже упоминать о фаллоимитаторах, не говоря уже о том, чтобы называть вещи своими именами, и потому он ограничивается расплывчатой, но красноречивой фразой «определенные дьявольские приспособления».

К сожалению для Гинкмара, его увещевания, похоже, не сильно повлияли на жизнь лесбиянок; откровенно говоря, с того момента все пошло под откос.

Слово берет Григорий IX

Позже, в 1230-е годы, папа Григорий IX поручил монахам-доминиканцам разобраться с гомосексуализмом, который широко распространился в Германии и от которого, по его мнению, страна глубоко страдала. Он решительно и громко заявлял, что вся ситуация абсолютно отвратительна.

Совершенно очевидно, к какой части шкалы от «как бы мне хотелось, чтобы вы этого не делали» до «надеюсь, вы будете гореть в геенне огненной» относились его чувства. Лесбиянки, безусловно, внушали ему ужас. Папа писал:

…[гомосексуалисты] презираемы миром, внушают страх небесному царству… они нечистые в большей степени, чем животные, они порочнее и злобнее всего живого.

Это лесбиянки-то злобные? Разве что в деле защиты своего права самостоятельно распоряжаться своими половыми органами, а не руководствоваться указаниями якобы целомудренных священников. К счастью, хотя папу Григория IX страшно злила сама ситуация, наказаний он придумал не слишком много. Зато его преемники очень постарались.

Слово берет Беда Достопочтенный

Беда Достопочтенный, английский монах-бенедиктинец, спокойно жил в монастыре Ярроу-Вермоут. Он родился и до папы Григория IX, и до архиепископа Гинкмара; можно сказать, что он был их предшественником и что все началось с него[48]. Церковники всего мира много-много лет спустя цитировали Беду, считая, что тот говорил правильные вещи. Беда высказывался по самым разным вопросам; в частности, скверное поведение религиозных женщин, особенно монахинь, беспокоило его еще больше, чем распутство светских дам, практиковавших однополые отношения. Монахини, которые изготавливали фаллоимитаторы и игрались с ними, вообще выводили его из себя. Беда считал, что за это прегрешение полагалось суровое наказание — семилетний пост, как, кстати, и за мужеложество.

Слово берет Блаженный Августин

Блаженный Августин считался в религиозных кругах авторитетной фигурой. К его советам относились серьезно; люди прислушивались к каждому его слову. В общем, это была большая шишка. Очевидно, что он очень заботился о духовном и телесном благополучии паствы, в которую, естественно, входили «овцы» обоих полов. Хотя у его мирских братьев с целомудрием тоже все обстояло непросто, он осознавал, что в заботе о своем здоровье женщины, живущие вместе без мужчин, могли заходить далеко и образовывать неестественно крепкие и тесные союзы. Иногда даже интимные. Женщины ведь существа слабые, без руководства им не обойтись.

Августин считал, что духовная любовь к Господу и к ближнему своему достойна восхищения, что она правильная, святая и благотворная; но однополой плотской любви монахини должны избегать любыми способами. Для Бога чрезвычайно важна чистота помыслов. Важно целомудрие и воздержание. Нужно избегать искушений, как и ситуаций, их порождающих, — или хотя бы относиться к ним с особой осторожностью. От ада человека отделяет один неверный шаг.