осознаю, как воздух наполняет легкие. В другой день я был бы перегружен информацией, но не сегодня – сегодня мне хорошо. Хочется бегать, прыгать и кричать, но это неприлично. Хочется схватить Марджори в охапку и поцеловать – но ее тут нет, и это совсем уж неприлично.

Интересно, а здоровые люди расстроены, грустят и нуждаются в сочувствии, когда чуть не погибли? Не представляю, что можно испытывать что-то, кроме облегчения и счастья, но мало ли. Может быть, они думают, что я отреагирую по-другому, потому что я аутист? Я не знаю и не рассказываю им о своих чувствах.

– Вам не надо за руль, – говорит мистер Стейси. – Позвольте, один из наших ребят вас отвезет!

– Я доеду! – говорю я. – Я спокоен.

Хочется остаться одному в машине со своей музыкой. К тому же опасности больше нет – Дон мне больше не навредит.

– Мистер Арриндейл! – Следователь склоняет ко мне голову. – Вам кажется, что вы спокойны, но после такого никто не может быть спокойным. Быть за рулем сейчас небезопасно. Пусть вас подвезут.

Я знаю, что доеду, поэтому мотаю головой. Он, пожав плечами, говорит:

– К вам зайдут взять показания, мистер Арриндейл. Может, я. Может, кто-то другой.

Он удаляется. Толпа постепенно расходится.

Тележка лежит на боку. Пакеты выпали. Еда рассыпана по асфальту и растоптана. Выглядит противно, у меня даже сводит живот. Нельзя оставлять грязь. И мне нужны продукты – эти испорчены. Я не помню, что успел убрать в машину, а что нужно купить заново. Мысль о возвращении в шумный магазин пока невыносима.

Надо убрать мусор… Я наклоняюсь. Отвратительно – хлеб, разбросанный, размазанный по грязной мостовой, разлитый сок, помятые консервы. Что ж, все равно нужно убрать, хоть и противно. Наклоняюсь, подбираю, уношу, стараясь прикасаться к еде как можно меньше. Еда пропадает, и это ужасно неправильно, но я не могу есть грязный хлеб или пить пролитый сок.

– Вам помочь? – спрашивает кто-то.

Я подпрыгиваю, а мне говорят:

– Простите. Мне показалось, вам нужна помощь.

Полицейские машины разъехались. Я не знаю, когда они уехали. Стемнело. Я не знаю, как объяснить, что произошло.

– Ничего страшного. Продукты рассыпались, – говорю я.

– Помочь? – переспрашивает подошедший – крупный лысеющий мужчина с кудрявыми волосами вокруг лысой макушки.

На нем серые штаны и черная футболка. Не знаю, принять ли его помощь. Не знаю, как правильно поступить в этой ситуации. Этому нас не учили в школе. Он уже подобрал две помятых банки – одну с томатным соусом, одну с фасолью.

– Эти не разбились, – говорит он. – Помялись только.

Он протягивает мне банки.

– Спасибо, – говорю.

Полагается говорить «спасибо», когда тебе что-то дают. Мне не нужны смятые банки, но неважно, нравится тебе подарок или нет, надо сказать «спасибо».

Он поднимает расплющенную коробку, из которой сыплется рис, и бросает ее в мусорку. Когда все, что можно подобрать, в мусорном баке или в машине, мужчина, помахав мне рукой, уходит. Я даже не знаю его имени.

Добираюсь домой еще до семи. Не знаю, когда приедет полицейский. Звоню Тому рассказать о случившемся, потому что он знаком с Доном и потому что мне больше некому позвонить. Том говорит, что приедет. Мне не нужно, чтобы он приезжал, но ему хочется.

Он приезжает, вид у него расстроенный. Брови сведены, на лбу складки.

– Как ты, Лу?

– Хорошо, – говорю.

– Дон действительно на тебя напал? – Не дожидаясь ответа, Том продолжает: – Поверить не могу, не зря мы рассказали о нем полиции…

– Вы рассказали мистеру Стейси о Доне?

– После случая со взрывчаткой. Было очевидно, Лу, что это кто-то из группы. Я пытался тебя предупредить.

Я вспоминаю, как Люсия его перебила.

– Мы все видели, – продолжает Том. – Он ревновал к тебе Марджори.

– Еще он обвинял меня в неудаче с работой, – говорю я. – Он назвал меня психом, сказал, что из-за меня у него нет нормальной работы и что психи, как я, не должны дружить с нормальными женщинами, как Марджори.

– Одно дело завидовать, другое – ломать вещи и нападать, – говорит Том. – Сожалею, что тебе пришлось через это пройти. Я думал, Дон злится на меня.

– Все хорошо, – повторяю. – Я не пострадал. Я уже знал, что не нравлюсь ему, поэтому было легче, чем могло бы быть.

– Лу, ты… потрясающий человек! А я отчасти виноват…

Не понимаю. Напал на меня Дон. Том не говорил ему нападать. Почему вдруг Том виноват – даже отчасти?

– Если бы я понял заранее, если бы смог его обуздать…

– Дон же человек, а не лошадь, – говорю я. – Никого нельзя полностью держать под контролем и нехорошо пытаться.

Лицо Тома расслабляется.

– Лу, я иногда думаю, что ты мудрее всех нас. Хорошо, пусть я не виноват. Все равно мне жаль, что тебе пришлось пройти через все это. А еще суд – тебе нелегко придется. Суд для любого нелегко.

– Суд? Меня будут судить?

– Не тебя, но тебе наверняка придется выступить в качестве свидетеля, когда будут судить Дона. Тебя разве не предупредили?

– Нет.

Не знаю, что делают свидетели на судах. Я никогда не смотрел передачи о судебных разбирательствах по телевизору.

– Ну это еще не скоро, мы успеем обсудить. А чем мы с Люсией можем помочь прямо сейчас?

– Ничем. Все хорошо. Я приеду завтра на тренировку.

– Я рад! Было бы ужасно, если ты стал бы реже ходить, опасаясь, что кто-то еще в группе поведет себя как Дон!

– Я этого не опасался, – говорю я.

Это, наверное, глупо, но я вдруг думаю – вдруг кто-то в нашей группе решит заменить Дона? И еще – если нормальный человек вроде Дона способен таить в себе столько гнева и агрессии, может быть, все они способны? Мне кажется, я не способен.

– Хорошо! Однако если тебя что-то обеспокоит – любая мелочь, – пожалуйста, сразу же сообщай мне! Группы людей – странная штука. Бывает, например, что коллектив кого-то не любит, а когда тот человек уходит, люди сразу же находят другого на его место и делают его изгоем.

– Значит, в группах так принято?

– По-разному бывает… – вздыхает Том. – Надеюсь, не в нашей группе. Я буду следить. Но вот Дона упустил…

Звонят в дверь. Том оглядывается, затем смотрит на меня.

– Это, наверное, полиция, – говорю я. – Мистер Стейси сказал, что они придут взять показания.

– Я тогда пойду, – говорит Том.

Полицейский мистер Стейси сидит на моем диване. На нем бежевые брюки и клетчатая рубашка с коротким рукавом. Коричневые ботинки на толстой подошве. Когда он зашел, оглядел комнату – ничего