Для поселения в общежитие в первую очередь надо было пройти санобработку. Я еще и еще раз восхищаюсь тем, как во время войны было все четко организовано. Страшным явлением Первой Мировой войны был «сыпняк» и вообще тиф. Сыпной и брюшной тиф. Во время Второй Мировой (Отечественной) войны не было ни брюшного, ни сыпного тифа. В блокадном Ленинграде, где в пищу шло все, похожее на еду, на улицах продавали газированную воду, которую приготавливали из слабого раствора марганцовки с крупинкой сахарина. Крупинка сахарина вреда не приносила, а марганцовка служила антисептиком.

Во всех городах, на всех перевалочных пунктах были организованы пункты санитарной обработки. Их устроили при банях. Приходит человек в эту баню, раздевается, и его одежда помещается в камеру, где она выдерживается какое-то время при высокой температуре – прокаливается. Разносчики сыпного тифа – вши при этом погибают. Сам человек в это время может помыться. Справка о прохождении санобработки была обязательна во всех местах скопления людей.

В Мариинске справки о санобработке мама добыла за несколько картошин, которые у нас остались от дороги в Мариинск. В Новосибирске мы с Валиком пошли в баню, но в бане было холодно, вода была чуть теплая и мы с остальными мужиками сидели голые в предбаннике, пока шла пропарка одежды. В Ташкенте справки купили, а в Красноводске с удовольствием после поезда все сходили в баню.

Я прошел санобработку, принес со склада матрас, получил постель с одеялом, занял койку и стал учиться. Посредине комнаты для занятий стоял большой стол, и у каждого была тумбочка. На стене общая вешалка, под кроватью свой чемодан.

В общежитии я стал регулярно делать зарядку, – сначала только подтягивался на кольцах, а потом стал и кувыркаться. По утрам в любую погоду стал под уличным краном обливаться до пояса. В мороз вода на волосах замерзала сосульками. С тех пор я не только ни разу не болел воспалением легких, но и вообще болезнь стала редким явлением в моей жизни.

Питаться приходилось по-разному. Обедали на карточки в столовой, иногда давали дополнительные талоны на кашу. Присылали продукты из дома. Но были периоды и не редкие, и не кратковременные, когда, получив пайку хлеба, я нес ее на базар и менял на банку кукурузной муки крупного помола. Варил кастрюлю мамалыги (кукурузной каши) и, делая домашние уроки, по ложке, по ложке съедал ее всю – и так до следующего дня.

Домашние уроки делал регулярно, учился с удовольствием. Диктантов не было. Успешно и с удовольствием решал задачи по физике девчонкам со II курса, которые жили в соседней комнате.

Для конспектирования лекций покупали дешевые политические книги на хорошей бумаге. Конспект по физике я писал между строчек одного из томов Ленина. Кое-что при этом прочитал, восхитился логикой в какой-то работе Сталина, познакомился с Энгельсом и проникся! В комсомол я, как мне тогда казалось, вступил сознательно.

Жили весело и беззаботно. Ума была палата. Во время каких-то практических занятий на заводе «Красный молот» я в кузнице хотел отковать нож, но получилась просто острая железка. Мы с этой железкой развлекались, кидая ее, как «пираты» от окошка, через всю комнату в дверь. Нож – железка была настолько тяжелая, что она многослойную фанеру двери пробивала насквозь. Однажды, когда я кинул этот «пиратский нож», открылась дверь, но нож уже успел долететь до двери и пронзить ее. Если бы я кинул на доли секунды позже, или Катя открыла бы дверь на доли секунды раньше, нож раскроил бы ей череп. По горячему следу решили, что при «тренировках» дверь надо закрывать на крючок, но потрясение было настолько велико, что всякое желание играть в эту игру пропало.

Беззаботны мы были в отношении своего имущества – его не было. Очень скоро мы потеряли ключ от комнаты и, услышав звон трамвая, закрывали дверь изнутри на крючок, а сами выпрыгивали в окно, перепрыгивали через забор и вскакивали на подножку трамвая. После занятий дверь с крючка срывали. Зимой крючок ставили в такое положение, из которого он, при захлопывании двери, сам попадал в гнездо.

Когда начались холода, стали изредка топить наши голландки. По инициативе девчат из соседней комнаты, шли с ними в кино на последний сеанс (билеты были очень дешевые), а идучи из кинотеатра, ломали по пути чужие заборы и топили свои голландки. Нагреть их было невозможно – мы, сидя в коридоре, часто с тихой песней, наслаждались огнем через открытую дверку печи. Дровами нас не снабжали.

С наступлением зимы, девчата купили козла – это керамическая труба на четырех длинных ножках, на которую намотана нихромовая электрическая спираль. Задумался об электричестве и я. У коменданта оказалась целая бухта простой тонкой проволоки из мягкой стали. Зачем она могла быть у него в то время, или хотя бы, когда здесь была казарма, я до сих пор не могу придумать. Но была, и я от нее отмотал несколько витков. Ни ее диаметра, ни удельного сопротивления металла, ни законов электричества я не знал, и стал, как в детстве изобретать и экспериментировать.

Вначале у меня перегорали пробки – пробки заменил толстым «жучком», тогда стала перегорать сама проволока, из которой я собирался сделать «козла». Первый, примерно метровый, кусочек сразу, как только подсоединил к розетке, перегорел, а потом увеличивая время работы, по мере увеличения ее длины. Больше я решил не экспериментировать, а сразу сделать спираль. Из спинки кровати выдернул пруток и согнул его в виде заводной ручки для автомобиля. Перевернул табуретку и эту ручку положил на перекладины ножек. Проволоку к этой ручке протянул вокруг ножек стола, чтобы создать натяжение и, вращая ручку, мы стали на нее накручивать проволоку. Получилась спираль.

В углу комнаты без глины сложили кирпичи, на один из которых намотали спираль, – получилась электропечь. Но, низкоуглеродистая проволока, накаляясь до красна, быстро окислялась, превращаясь в окалину. Служили наши спирали не больше недели. Нам надоело их крутить, и тогда я натянул проволоку вокруг всей комнаты на гвоздях, вбитых в стены. Проволока, под которой мы спали, нагревалась до красного каления, а мы лежали как бы внутри гигантского раскаленного витка.

Когда от соседей требовалась какая-либо помощь, то или мы их, или они нас звали стуком в стену. Однажды я натянул проволоку зигзагом на косяки двери, вставил концы в розетку и постучал в стену. Кто-то из девчат открывает нашу дверь, а перед ней красная молния. Девушка смеется: «Эдька, так же напугать мог! Ну, чего тебе?» А мне ничего не надо было, мне и хотелось её напугать.

Электричеством обогревалось всё общежитие и не только наше. В общежитии нефтяного института, куда я зашел, как «агитатор» по случаю каких-то выборов, я тоже увидел «козлы». Расход электроэнергии был чудовищный, и для всего квартала электричество отключили совсем. Нам в качестве топлива стали выдавать то ведро керосина, то ведро угольной пыли, а то и ведро настоящего нефтяного кокса. На Грозненском нефтеперегонном заводе из нефти выгоняли все, что могло быть жидким топливом: бензин, легроин, керосин, мазут, так что оставался только твердый осадок – для нас это было самое желанное топливо. Для голландки ведро угля на один раз. Холодно было неимоверно. Освещались коптилками. В нашей комнате остались мы с Костей вдвоем – остальные сказали, что они уже научились по горло. Общежитие наполовину опустело.

В надежде найти какое-нибудь горючее мы зашли в пустой барак, и увидели валяющуюся чугунную плиту от разрушенной печи и кирпичи. Глину можно было в этом бараке накопать под полом, которого уже не было. Решили себя спасать сами. Про то, что для кладки в глину надо добавлять песок, нам не было известно, но я слышал, что в глину, чтобы она не трескалась, добавляют навоз.

Пока перетаскивали к себе плиту и кирпичи, стемнело, но терпеть холод мы уже не хотели. Пошли по улице, собирая замерзший конский навоз. Во что класть навоз не взяли, да и нечего было взять. Оооо, как мы старались из голых замерзающих рук не растерять драгоценные ледяные конские котяхи и бежали, потому, что руки