В маленькой лавке стены были увешаны изображениями причудливых конструкций.

И странными, похожими на часы, механизмами.

На полках красовались разнообразные устройства, так или иначе связанные с оптикой: увеличительные стекла, подзорные трубы в латунном корпусе, разного цвета и размера стеклянные шары, пирамидки и прочие вещи, знакомые и не слишком. Даже небольшой телескоп на треноге пылился в дальнем углу. Вот только гогглов не было видно. Ни одних.

От созерцания чудес меня отвлек равнодушный голос:

— Чего изволите?

Голос принадлежал молодому человеку, явно скучавшему за прилавком с книжкой. Он и сейчас не выпустил ее из рук, заложив страницу пальцем.

— Вот, — я продемонстрировал разбитые очки. — Мне необходимо их починить. Как скоро это можно сделать?

— Это как Альфред Карлович скажет, — равнодушно ответствовал продавец.

— В таком случае, не могли бы вы пригласить его для консультации?

— Не могу, — буркнул книголюб.

— Очень жаль, — скорбно произнес я, услышав где-то в глубине лавки шаркающие шаги. — Очень жаль, что гогглы работы Альфреда Карловича придется чинить питерскому мастеру Мефодьеву.

Мефодьев делал очки Клейста. На них тоже стояло клеймо мастера, откуда я и узнал фамилию столичного специалиста.

— Мефодьев? Кто сказал «Мефодьев»?

Из-за бархатной занавески, прикрывающей ход в глубину лавки, раздался стариковский надтреснутый голос.

— Не смейте упоминать это имя в моем присутствии! Разве он мастер? Халтурщик! Шарлатан!

Гневно сверкая глазами, в помещение ворвался невысокий щуплый старикашка. Одет он был в зеленые штаны, обтягивающие худосочные икры и кожаный жилет со множеством кармашков поверх явно дорогой шелковой сорочки зеленого цвета. В одной руке он держал линзу, в другой — сложную конструкцию, напомнившую мне лупу с обручем, которую часовщики надевают на голову. Только эта штука была неизмеримо сложнее. Наверняка и функции у нее были намного шире, нежели у простого увеличительного стекла.

Старикан подозрительно глянул на меня.

— А-а, Стриженов! — насмешливо произнес он. — Вы, наверное, пришли отдать долг? Хотя что я говорю! У вас на пансион-то хватает не всегда.

Та-ак, чего я еще о себе не знаю? Кому я еще задолжал?

— Здравствуйте, Альфред Карлович. Долг я, безусловно, отдам и прямо сейчас. Как вы предпочтете? Наличными или банковским чеком?

В глазах мастера плеснулось удивление.

— Разумеется, наличными. Кто знает, сколько там на вашем счете, — проворчал он.

Я извлек из кармана куртки бумажник.

— Напомните, пожалуйста, сумму.

— Двести одиннадцать рублей.

Я отсчитал деньги и подал их Шнидту. Тот некоторое время изучал купюры и, не найдя никаких подвохов, хмыкнул:

— Признаться, удивлен.

И повернулся, чтобы уйти.

— Подождите, Альфред Карлович! — остановил я его. — Я ведь пришел еще и по другому поводу. Вот, посмотрите.

И протянул разбитые очки.

Шнидт взял их, осмотрел, поцокал языком:

— Где это вас угораздило? Впрочем, что я спрашиваю — конечно, на гонках. Я возьмусь починить ваши гогглы за… — он почмокал губами, прикидывая, — примерно неделю. Это обойдется вам в сто пятьдесят рублей. Деньги, сами понимаете, вперед.

Я без разговоров достал из бумажника требуемую сумму.

— Извольте.

И прежде, чем хозяин лавки вновь соберется удалиться, поспешил добавить:

— Альфред Карлович, я хотел бы приобрести у вас еще одни гогглы. Но на витринах ничего не нашел.

— Еще бы! — хмыкнул мастер. — Такие вещи делаются исключительно на заказ. В тот раз вам несказанно повезло: один из клиентов отказался от уже готового прибора. Кроме того, за вас поручился господин Маннер.

— Н-да, не самое лучшее поручительство.

— Да что вы понимаете! Мальчишка!

Со мной уже давно никто не говорил в таком тоне, так что внезапная экспрессия Шнидта чуть не выбила из меня равновесия. Я уже готов был ответить резкостью на резкость, но тут меня посетила здравая мысль: мастер в Тамбове один. Если я сейчас с ним разругаюсь, то за очками придется ехать в столицы. Цены там наверняка побольше, нежели здесь, а качество не факт, что выше. Так что я прикусил язык вместе с готовыми вырваться словами. И произнес совсем не то, что хотел:

— Альфред Карлович, давайте оставим в покое Маннера. У нас с вами разные мнения об этом человеке, и спор наших разногласий не решит. Лучше вернемся к делам. Какие гогглы вы можете мне предложить? Я готов рассмотреть все варианты.

За следующие полчаса я узнал об оптике столько, сколько не рассказывали учебники и преподаватели в техникуме. И, в результате, проникся к старому мастеру уважением. Это же надо — держать в памяти десятки рецептов различного стекла, сотни всевозможных оптических конструкций и несметное множество нюансов, превращающих любое типовое изделие в шедевр.

Я сумел польстить Шнидту своим искренним восхищением его знаниями и мастерством, и в результате мы пришли к соглашению: он изготавливает мне наикрутейшие гоглы с небьющимися стеклами и некоторыми другими полезными примочками, а я отдаю за них совершенно смешные пять тысяч рублей.

Довольные сделкой, мы вышли из задних комнат, где проходили переговоры, в помещение лавки. Молодой человек опять сидел, уткнувшись в книгу, и увлекся чтением настолько, что не сразу заметил появление хозяина, за что тут же получил обстоятельный выговор. Судя по тому, как тоскливо вздохнул молодой человек, продлиться он должен был не менее четверти часа. Я же вынужден был стоять и выслушивать этот монолог, ибо уйти, не попрощавшись с хозяином, было в моем случае равнозначно оскорблению. К счастью моему и жертвы печатного слова уже на второй минуте прозвенел колокольчик у входа и мелодичный женский голос спросил:

— Кто оставил свою кучу металлолома на моем месте?

Я повернулся к вошедшей. У дверей стояла довольно высокая девушка в штанах и кожаной куртке, почти такой же, как и у меня. За пазухой торчали краги. Тонкая изящная рука стащила с головы кожаный шлем с гогглами, и я увидел прелестное создание: золотые чуть вьющиеся волосы, красивое лицо с твердыми тонкими чертами, серые глаза с длинными в меру подкрашенными ресницами — почти что ангел. Фигуру скрывала мешковатая одежда, но в душе зрела уверенность, что тело, как минимум, не хуже лица. Воплощенная мечта гонщика, если бы не брошенная с порога фраза. Не люблю хамов. И хамок тоже.

Воспользовавшись тем, что появление девушки прервало разнос, учиненный нерадивому продавцу, я распрощался со Шнидтом и вышел на улицу. В арке, перегораживая выход, стоял небольшой мобиль. Не вуаретка, на каких зачастую любили разъезжать дамы, а вполне полноценный аппарат. Кажется, я видел его совсем