Но вот грянул кризис 2020 года (является ли он кризисом пандемическим или пандемия стала его прикрытием – оценки расходятся), и ментальные двери в будущее были отворены. И из-за отворенных дверей на человечество обрушился хаос. Футурология из удела «городских сумасшедших» вдруг оказалась в центре общественного обсуждения. О том, каким будет постпандемический мир, высказались в течение двух-трех месяцев фактически все мыслители, претендующие на роль интеллектуальных предводителей человечества.

Широта спектра мнений о будущем и активность в их продуцировании позволяет охарактеризовать ситуацию как «футурологическое безумие». Ничего подобного не было даже в периоды эсхатологических ожиданий средневековья. Тогда-то хоть весь дискурс структурировался вокруг одной основной версии религиозного Апокалипсиса. Сегодня же какой-либо конвенциональности во взглядах на будущее, даже конвенциональности в предмете обсуждения, нет как таковой.

Из этого футурологического хаоса может следовать далее либо окончательный интеллектуальный распад человечества, переход в состояние циркуляции многочисленных химер, либо некая идеологическая кристаллизация. Вот эта идеологическая кристаллизация и будет интересовать нас в перспективе дальнейшего рассмотрения. Пока из мозаической палитры картин будущего можно абстрагировать восемь футурологических моделей. Все эти модели неустойчивы и могут служить, скорее, не пониманию будущего, но пониманию хода развития общественной мысли[452].

1. Модель «заглохшие моторы», или «новое средневековье»: глобальный технологический регресс, распад экономической связности.

2. Модель «глокализации»: распад до уровня локальных сообществ, как в первой модели, но сохранявших связность друг с другом в новых форматах.

3. Модель «технологического оптимизма», «цифрового рая»: вызов коронавируса окажется вызовом, подтолкнувшим научно-технический прогресс, развитие сфер, связанных с искусственным интеллектом и генной инженерией, и этот толчок – «новая шоковая терапия» – был необходим.

4. Модель «автаркийных пространств»: установка открытости будет заменена установкой автаркизации, произойдет восстановление утративших было суверенитет национальных государств.

5. Модель «враждующих цивилизаций»: Запад во главе с США утратил свой моральный авторитет и потеряет фактическую гегемонию, вследствие чего произойдет раздел мира на несколько зон геополитического, геоэкономического и геокультурного влияния.

6. Модель «цифрового фашизма», или «цифрового концлагеря»: под предлогом обеспечения безопасности человека установится режим тотального контроля, воспроизводящий всю «оруэллиану»; но это не будет полным свертыванием глобализма, а уровневым распределением допуска в глобальный мир (из бранные – допускаемые к перемещению, использованию экологических ресурсов и большинство – не допускаемое).

7. Модель «сверхглобализма»: глобальные проблемы человечества, сообразно с этой версией, могут быть решены только сообща, для чего будет создан постоянно действующий управленческий орган, Мировое правительство.

8. Модель «Звезда Полынь»: реализация апокалипсического сценария, начинающегося со страшного мора, продолженного установлением власти Антихриста и чипизацией, завершаемого армагеддоном и Страшным судом.

Но, вместе с тем, важны в плане проектирования мирового развития определенные проговоры. Проводимый анализ исходит из условия, что изменения 2020 года не будут полностью отыграны назад и точка невозврата в системных трансформациях пройдена. Ограничительные меры будут, вероятно, ослабляться, ужесточаться вновь, но шаблон реагирования на угрозы был апробирован, и на каждый сопоставимый вызов до́лжно теперь отвечать по аналогии с принятой рецептурой действий.

* * *

Таким образом, каждая эпоха в развитии русской историософии создавала своего Антихриста, имевшего мало общего со зверем из Откровения Иоанна Богослова. Казалось бы, ему предначертано прийти из Вавилонии после тысячелетнего царства Христа и утвердить свой престол в Иерусалиме. Русские мыслители, переживавшие апокалипсическое предание как личную драму, связывали сюжет об Антихристе с российским континуумом. России предписывалось либо победить Антихриста, либо его породить, либо и то и другое. Тенденции развития современной мысли позволяют заключить, что легенда об Антихристе будет актуальна и в XXI столетии и что данный идеомиф способен предопределить ход исторического процесса в России.

Заключение

Проведенный анализ подтвердил на фактическом материале исходное положение о парадигмальном характере для русской общественной мысли эсхатологической системы воззрений. Эсхатология составляла основание российского идеологического строительства. Исторически воспроизводимая государственная идеология России являлась модификацией образов Апокалипсиса. Особое значение в этих образах имела идентификация в русской общественной рефлексии фигуры Антихриста. На эту роль определялась целая череда исторических деятелей и неперсонифицированных акторов мировой истории. Фактически каждое поколение в истории России понимало, что оно живет на этапе реализации сюжетной линии Апокалипсиса.

Фактор русской эсхатологии дает основание посмотреть в иных акцентировках на процесс российской истории. Зачастую этот фактор приобретал самостоятельное ключевое значение, задавая соответствующий вектор исторического процесса. Недоучет его при фокусировке объяснительных моделей через экономику, социальные отношения, политику приводил к деформациям в системе причинно-следственных связей в изложении отечественной истории. Ведь та же книжная справа XVII века вряд ли привела к парадигмальному расколу, не будь наложена на эсхатологические ожидания значительной части российского общества.

Апокалипсическая семантика перетолковывалась в русской эсхатологии в направлении определения России (Руси) в качестве ключевого актора эсхатологического нарратива. Она могла выступать и как сила, удерживающая торжество зла, и как новый Иерусалим, в который придет при втором пришествии Мессия, и как страна, породящая Антихриста и ставшая бастионом его власти. Русский эсхатологизм составил, в частности, основание идеологии Третьего Рима. Теократизм русского самодержавия также определялся не столько раскладом социальных сил, как было принято считать в советской историографии, сколько эсхатологическим осмыслением сущности государственной власти.

Несмотря на частичную секуляризацию, эсхатологизм властного дискурса сохранялся и в период Российской империи. В определенные периоды, как, например, при царствовании Николая I, власть пыталась апеллировать к эсхатологическому прочтению актуальных вызовов. Одновременно в связи с секуляризацией государства формируется альтернативная властному дискурсу эсхатология. Она оказалась прежде всего сосредоточена в нишах старообрядческой оппозиции. Особый тип эсхатологической рефлексии имел место в среде русской интеллигенции. Тема Апокалипсиса стала чаще всего в кодированном виде, как у Н. В. Гоголя, осевой линией русской классической литературы.

Эсхатологический характер имела и советская идеология, совместившая европейский социальный утопизм с модификацией русского хилиазма. Советский коммунизм в этом смысле представлял вариант нерелигиозного или квазирелигиозного эсхатологизма. Утрата эсхатологических ориентиров (деэсхатологизация) являлась неучтенным фактором гибели СССР.

Постсоветский период характеризуется, с одной стороны, переориентацией на конъюнктуру времени, что представляет собой, безусловно, разрыв с традицией русской эсхатологии, но с другой – поиском новых семантических линий эсхатологического дискурса. И последняя составляющая с течением времени все более усиливалась, подведя фактически к запросу о выдвижении новой идеологии России с опорой на новую эсхатологию. И без эсхатологии легитимизировать заявляемые властью сегодня ценности государствостроительства, по-видимому, не получится.

Россия как цивилизация возможна только в рефлексии Апокалипсиса. Неэсхатологическая Россия не будет Россией вовсе. Есть, безусловно, цивилизации, апеллирующие к прошлому и продуцируемому им традицией, есть, как цивилизация Запада – к настоящему, но Россия – всегда апеллировала к финалистскому будущему, и