город. И не может вместить в себя эти два чувства – бесконечной захлестывающей ее радости от возвращения в свой город и ужаса от его неузнавания.

Всё на месте. Всё здесь. Всё, о чем она даже не помнила, не разрешала себе помнить за те годы иной жизни – и магазин Елисеева, и Гостиный двор, армянская церковь в глубине домов напротив…

Все есть. И все другое. Без гулкой нарядной толпы возле магазинов, парков и синема. Без старых вывесок и реклам. С кумачовыми растяжками на фасадах домов.

Свой и чужой город.

– Это Невский! – ласкает губами давно не произносимое название проспекта Анна.

– Проспект Двадцать пятого Октября, – поправляет комиссар Елизаров.

– Моего дня рождения?! – изумляется Иринушка. – Мама! Оля! В честь моего дня рождения такую большую улицу назвали!

– В честь твоего! – кивает Анна.

Олюшка огромность города за три с половиной года успела забыть, но теперь многое вспоминает.

– Аничков мост! Кони Аничкова моста! Мисс Пилберт рассказывала, – вдруг вспоминает и скульптуры Клодта, и давно ушедшую из их жизни гувернантку Олюшка.

– Кто это? – Гувернантку старших девочек Ирочка не помнит.

Младшая девочка ошарашена. Она за свои три с половиной года, проведенные в крымском имении, никогда еще не видела таких больших городов. Теперь испуганно и восхищенно смотрит на высокие дома, на длинный, бесконечно длинный Невский проспект, на высокое северное небо.

– А я здесь жила?

– Жила. У меня в животике. Вместе с тобой ходили по этим улицам.

– И что делали?

А что они делали?

Что она делала, когда беременная летом и осенью семнадцатого выхаживала по этим улицам, совершенно не замечая – как она могла всего этого не замечать? – всё, что творилось с ее городом, ее страной и ее миром?

– Что делали? Стихи читали.

– Какие стихи?

Какие?

«Имя ребенка – Лев, имя матери – Анна…» Не скажешь же теперь дочке, ее доброй, ласковой, сильной, очень сильной дочке, что хотела сына и только сына.

«Твой сын за бездной…» Предсказательница в Коломне. Странные птицы без клетки, и карты небесных сфер на столе. Рыжеволосая бестия и патлатый комиссар в авто…

Патлатый комиссар… Патлатый…

– Прописать вас нужно будет. В Петрограде теперь обязательная прописка, – говорит, не оборачиваясь, с переднего сиденья Кирилл.

Прописка… В своем доме? Зачем?

– И работу найти. Без работы карточку не дадут. Без карточек продуктов не купить.

Она даже не подумала, что, когда они доедут до дома, жизнь в Петрограде не будет прежней. С горничными, кухарками, гувернантками и привратником. Что ей снова нужно будет думать, чем девочек кормить…

Поворачивают с Невского налево. Мимо «Астории». Мимо Великого Исаакия – у девочек от восторга перехватывает дыхание. Останавливаются около их дома на Большой Морской.

Дом их и не их.

Нет привратника у входа. Парадный подъезд заколочен. Окна завешены темной тканью. Ее родной дом. И чужой.

– Теперь много где парадные заколочены. Где черный ход? – спрашивает Кирилл.

Анна кивает в сторону ажурных ворот, ведущих во двор. И с чудовищной ясностью вдруг понимает, что напрасно так мучительно долго добиралась до дома.

Кирилл велит Оле поддерживать маму, от слабости она может упасть. Сам берет их мешок и Иришку на руки и идет во двор. Заходят с черного хода. Анна в своем доме ничего не может узнать.

В главном холле сапоги, шкафы, прочий грязный скарб. Керосинки прямо на каррарском мраморе камина и на резных столиках в прихожей.

Люди снуют. Странные люди снуют. Кто все эти люди в их доме?..

– Куда вас? – Кирилл оборачивается, смотрит на Анну. – Где ваша комната?

– Наша комната? – не понимает Анна.

– Это дом наш, – говорит Олюшка. – Моя с Машей комната наверху. Мамочкина спальня на втором этаже. Папочкин кабинет на первом. Бабушкина гостиная и каминная здесь, налево.

Анна не успевает дернуть дочку за рукав, лишний раз говорить комиссару, что они из буржуазных недобитков, не сто́ит.

– Уплотнили, ясное дело, – уверенно говорит Кирилл, пересаживая обнявшую его за шею Иришку с одной руки на другую. – В восемнадцатом еще уплотнили. А ваша комната теперь где? Комнату вам какую оставили?

– Комнату?

Анна понимает, что ни разу за всё время, пока реквизировали, уплотняли, отнимали имение в Крыму, ни разу за все эти годы ей не пришла в голову простая мысль – что в столице дом и прочее имущество княгини Истоминой реквизировали и подавно. Как она могла об этом не подумать?!

– Не оставляли нам комнат… Мы не были здесь с сентября семнадцатого…

Как могла не понять такой простой и очевидный факт: если отобрали крымское имение, то почему должны были оставить дом на Большой Морской? Как могла не подумать? И так наивно представлять себе и большой дом, и прислугу, и дворника…

Дворник Карп, который в семнадцатом году стал бегать на митинги и перестал сметать с улицы собачьи нечистоты, отчего она невольно наступала в скрытые за желто-багряными листьями кучи и пачкала модные ботики, последние из купленных, которые теперь, истоптанные и прохудившиеся, у нее на ногах…

Дворник Карп с кастрюлькой, из которой воняет рыбой, появляется из кабинета матери. Смотрит на Анну. Как на привидение.

– Хм. Барышня приехали… – Кряхтит. – Не ждали… – Смотрит на Кирилла в революционной кожанке. Раз комиссар рядом, то барыня, видать, по закону вернулась. Рапортует: – Заселили дом бывшей княгини Истоминой нуждающимися рабочими. Согласно решению Петросовета. Председатель домкома я. Пантелеев моя фамилия. Список жильцов предоставить могу. Все комнаты заняты…

– И моих кукол больше нет? – тихо спрашивает Оля.

Ни кукол. Ни книг. Ни картин. Ни альбомов с фотографиями. Ни чистого белья. Ни одежды. Ни горячей ванны.

Анна стоит и не может понять: как же она не подумала, что и здесь, в Питере, у нее больше нет дома?

Идти в этом городе им с девочками некуда.

– Писать хочу, – говорит Ирочка.

И Анна начинает оседать на пол.

Вступление в поэты

Анна. Петроград. Май 1921 года

– Поехали.

Комиссар Елизаров успевает поставить Иришку на пол и подхватить Анну.

– Завтра с уплотнением будем разбираться.

– У нас все доку́менты на кажного проживающего! – бежит следом бывший дворник Карп. – Свободных комнат нету!

Анна даже не спрашивает, куда их везут. Как во сне выходит из своего некогда прекрасного двора с фонтаном, ныне заставленного сараями и сараюшками для хранения дров – у каждого жильца уплотненного дома в их дворе теперь свой уродливый сарай с амбарным замком. Как комиссар Елизаров снова усаживает ее на заднее сиденье авто. Как забирает Ирочку с собой на переднее, сажает на колени, показывает